Солнце над Бабатагом
Шрифт:
Провожал его Суржиков.
Подошла колонна. Вихров сел в кабину рядом с шофером. Знакомая дорога быстро побежала навстречу. Через час он был в Мершаде. Впереди лежало безводное Байсунское ущелье.
Вихров, уже успевший хорошо познакомиться с шофером, молодым бойким парнем из Сольвычегодска, помог ему наполнить радиатор и запасные баки водой.
— Посмотрите, товарищ командир. Ну и людей! — сказал шофер, показывая в сторону ущелья Ак-Капчи-гай, откуда показались густые толпы народа.
Люди шли, ехали на лошадях, верблюдах, ишаках и арбах. Всюду были видны фигуры укутанных женщин.
«Откуда
Он спросил у проходившего старика, кто они и куда едут.
— Домой! — весело ответил старик. — В Локай! В Бабатаг!
«А! — понял Вихров. — Это те самые люди, которых басмачи заставили эмигрировать».
Люди шли по долине с праздничными, веселыми лицами, а навстречу им поднималось над Бабатагом огненно-красное солнце. Его лучи затопляли долину. Казалось, что там, над горами, где всходило солнце, все ликует и светится, встречая народ…
Прозвучал сигнал. Машина тронулась. Снова навстречу быстро побежала дорога. «Перевал Газа, — думал Вихров, — здесь я вел бой с Ишаном. Постой, когда это было? В двадцать третьем году. Как быстро бежит время!.. А вот Байсунское ущелье». Он ехал и поражался, видя новые крепкие мосты, висевшие над пропастями, и широкую дорогу с отлогими спусками. «А что было здесь всего три года назад?» — думал он, вспоминая свой первый поход и спуск по скалистым обрывистым кручам.
Поздним вечером автоколонна прибыла в Карши к станции железной дороги.
Проделав весь путь менее чем за двадцать четыре часа вместо семи суток, Вихров все же не успел к ташкентскому поезду. Теперь ему предстояло ночевать на вокзале.
Когда Вихров устроился на скамье в зале ожиданий, к нему подошел, опираясь на палку, высокий военный с худым бритым лицом.
— Шестой алтайской? — спросил он, оглядывая Вихрова.
— Одиннадцатой.
— А, буденновцы!.. В командировку?
— Нет совсем.
— По замене?
— Да.
Военный подсел к Вихрову, отрекомендовался командиром эскадрона Плотниковым из бригады Мелькумова, сказал, что полгода лечился после ранения, и поинтересовался, что нового произошло за это время в Восточной Бухаре.
Вихров сообщил, что боевые действия прекратились. Остались лишь мелкие шайки, занимающиеся исключительно грабежом населения. Но с ними ведется решительная борьба, и с каждым днем шаек становится меньше. Рассказал он и о том, что изыскательские партии уже закончили свою работу и в самое ближайшее время начнется постройка железной дороги из Каршей в Душанбе.
— Ну вот и сделали доброе дело, — подытожил Плотников. — Да! Вам не приходилось встречать там бывшую жену эмира бухарского? Красавица. Лет двадцати. Она вышла замуж за одного старшину из Алтайской бригады. Только вот какого полка, шут его знает!
Вихров с недоверием посмотрел на своего собеседника.
— Жена старшины? Жена эмира бухарского?.. Да нет!.. Вы что-то путаете. Это немыслимо!
— Да, да, — Плотников утвердительно кивнул головой. — Я сам их в плен брал.
— Кого?
— Жен эмира. Их было более сотни.
— С ума сойти! Как же вы их взяли? Расскажите, пожалуйста.
— Да тут сказ короткий, — начал Плотников, поудобней устраиваясь. — Когда эмир бежал в Восточную Бухару, мы шли за ним по пятам. Подбегаем к Курган-Тюбе. Стоп! Мост сожжен. Это он спалил,
— Куда же вы их дели?
— А вот послушайте. Всех их мы переписали и отправили в Душанбе. Там их на работу — полы в госпитале мыть. А эти бекские дочки такие лентяйки, такие неряхи! Они только и делали, что ели да спали. Не знаю, как сам эмир их терпел. Шут его знает!.. А Таушон уж до того сама чистая, до того аккуратная. Как входит в какую палату — смотрит, не грязный ли пол. И если грязный, тут же помоет. И вот, понимаете, тот старшина, что я говорил, он там раненый лежал, влюбился в нее. Женился. А она девушка еще была. Да, вот как бывает, какие люди мимо проходят, — заключил, вздохнув, Плотников с таким выражением, что Вихров заподозрил, не жалеет ли сам командир эскадрона, что пропустил такую прекрасную девушку и не женился на ней.
— Следовательно, все жены эмира бухарского были на положении рабынь? — спросил Вихров.
— Да. Кроме одной. Француженка. Авантюристка. Золотом спекулировала. Ей одной разрешался выезд во все европейские страны. Даже в Америку ездила. Видно, и по шпионажу работала. А в общем, шут ее разберет!..
Узнав из дальнейшего разговора, что Плотникову приходилось бывать в Ташкенте, Вихров спросил, как ему добраться до штаба фронта. Плотников объяснил, но тут же предупредил, что в таком виде являться в штаб нельзя: сначала надо приодеться немного.
— Как приедете в Ташкент, — говорил он, — идите прямо на Куриный базар. Такие бриджи отхватите, и сапоги, и гимнастерку. Только за карманы держитесь: нэпманы народ аховый.
— А как в Ташкенте с билетами? — поинтересовался Вихров.
— Так вы же по литеру. Только не пожалейте доплатить и берите место в спальном вагоне дальнего следования. Хоть отоспитесь за все эти годы. До Москвы пятеро суток.
— Мне до Ленинграда.
— Ну тем более…
Вихров последовал всем этим советам. И когда после экипировки посмотрел в зеркало, то сам себя не узнал. Но об одном он долго жалел. Жалел он о прострелянной в Бабатаге фуражке, оставленной в Ташкенте вместе со всем остальным пришедшим в ветхость имуществом.
О доплате к литеру он не жалел. Ему еще никогда не приходилось ездить в международных вагонах. И теперь даже не верилось, что сегодня он будет спать не на песке, подложив под голову седло, густо пропахшее конским потом, а вот на этих чистых, хрустящих под рукой простынях. Ведь почти четыре года он не спал в чистой постели!..
Всю дорогу Вихров отсыпался, и хотя целую неделю находился в пути, он почти не заметил, что поезд уже подходил к Ленинграду. До Пушкина, где стоял его полк, оставалось тридцать километров. Там ждала его Сашенька. Он дал телеграмму с дороги, но не указал точное время приезда. Мысль о том, что он не застанет ее дома, чрезвычайно волновала его. Следовало дать еще телеграмму, но он не догадался и теперь ругал себя…