Солнце над Бабатагом
Шрифт:
Чьи-то пальцы осторожно легли ему на глаза.
— Лола? — спросил он.
Девушка нежно прижалась щекой к его голове.
— Ну что? — ласково спросил он, отводя ее руки.
— Мне стало так скучно.
— Лола, дорогая, сколько раз я уже тебе говорил, чтобы ты вечером не ходила одна, — с укором произнес Лихарев. — Знаешь, как это опасно?
Диковатый огонек блеснул в больших глазах девушки.
— Я не боюсь, — сказала она.
— Пойми. Нельзя этого делать!
— Я ничего не боюсь, — упрямо повторила она.
Лихарев пристально посмотрел на
— Сядь. Мне нужно поговорить с тобой серьезно, — сказал он, нахмурившись.
Девушка опустилась на стул и вопросительно посмотрела на Лихарева.
— Вот что мы сделаем, — заговорил он. — Мы не будем ждать осени. Ты поедешь в Ташкент и будешь учиться.
Некоторое время Лола молча смотрела на Лихарева. Сильная бледность разлилась по ее лицу.
— Нет, нет! — со слезами в голосе вскрикнула девушка. — Я не хочу! Я никуда не поеду!
— Значит, ты не хочешь учиться?
— Я не хочу расставаться с вами!
Лихарев почувствовал, как словно теплая волна прошла по его сердцу. Но надо было выдержать характер, и он твердо сказал:
— Ты поедешь в Ташкент. Пойми, это необходимо.
— Вы требуете этого?
— Да. И это уже решено.
Лола обиженно молчала. Но постепенно ее лицо принимало кроткое выражение.
— Я знаю, что вы хотите мне только добра;— тихо заговорила она, — и спорить было бы неблагоразумно с моей стороны. Хорошо. Я поеду. — Она соглашалась, подчиняясь воле любимого человека, но вместе с тем все ее существо протестовало.
— Так вот, — сказал Лихарев, — сейчас я ухожу в горы, вернусь, и мы решим, когда тебе ехать.
— Как, вы опять уходите в горы?! — встревожилась Лола. — Но ведь вы только вернулись!
— Лола, я солдат, и мое место в бою, — сказал он. — Ты сама хорошо это знаешь.
— Да, да, это верно, — поспешно согласилась она. — Но я прошу — возьмите меня с собой. — Голос ее задрожал. — Возьмите, пожалуйста!
Лихарев отрицательно покачал головой. За это время он хорошо изучил девушку, и ему иногда приходилось проявлять непреклонную волю в обращении с ней.
— Ну, пожалуйста! Я прошу, я прошу вас! — с мольбой повторяла она.
— Нет, — сказал Лихарев. — Ты не поедешь. Нельзя. И потом, что подумают… Ступай к себе, милая. Мне надо работать.
Лола поднялась со стула, нагнулась, мягким движением рук взяла в ладони щеки Лихарева и поцеловала его.
Он совсем не ожидал этого и даже покачнулся на стуле.
«Нет, а ведь я, кажется, действительно нашел свое счастье», — подумал он, покачав головой…
Лола быстро шла по проулку. Вдруг она вздрогнула. Ей показалось, что стоявший у дувала Мирза-Саид, он же Маймун, злобно посмотрел на нее. «Какие нехорошие глаза», — подумала девушка. Она отвернулась и вошла в лазарет, где теперь была ее комната.
«Милая, чудная девушка… Прелесть! — подумал Лихарев, когда Лола скрылась за дверью. — Нет, действительно, как у нее все это просто и мило».
При мысли, что он может ее потерять, Лихарев даже весь содрогнулся. Ведь столько хорошего уже было связано с Лолой, с ее заботами, нежностью… Теперь он не мог даже представить себе,
Некоторое время он просидел неподвижно, потом взял полевую книжку, развернул ее и положил перед собой.
Красноватый луч заходившего солнца скользнул сквозь запыленное окно и упал на руку Лихарева. Карандаш быстро побежал по бумаге.
«Продолжаю свое письмо, которое не успел отправить с последней оказией, — писал Лихарев. — Ты не сердись, мама, пожалуйста. Дело не в забывчивости, а в том, что мне пришлось неожиданно выехать. Ты все пишешь, что боишься остаться одна со своей старостью? Почему одна? А твои школьники? Я ведь знаю, как они любят тебя. А обо мне не беспокойся. Здесь тихо, спокойно, и мне не угрожает никакая опасность. Буквально погибаю от скуки. Днями сижу в штабе или пропадаю на охоте. Дикого зверя тут хватает. Вот и сегодня еду на несколько дней в Бабатаг. Там появилась целая стая гиен, и я решил устроить облаву. Не беспокойся: зверь этот хотя и кровожадный, но очень трусливый…
Дорогая мама, в своем последнем письме ты спрашиваешь — кто такая Лола? В твоем вопросе я чувствую скрытую тревогу. Напрасно. Лола скромная, умная девушка. Нет, она не красавица, но в ней есть что-то особенное, поэтическое, безгранично прекрасное. Ты улыбаешься, мама? Поверь, это не простое увлечение. Ты знаешь, я никого еще так не любил, не считая тебя. И вот оно настоящее сильное чувство. Да разве можно не любить эту чудесную девушку? Это настоящая дочь своего народа. А ты знаешь, какие тут люди?! Пока это, конечно, только взрослые дети. Надо самой видеть этот народ, чтобы полюбить его так, как полюбил я. Больше всего мне нравится в нем безупречная честность, трудолюбие, глубокое уважение к старости, гостеприимство, вежливость. А, да что говорить! И так во всем. А ведь пока они сплошь неграмотны и делают, если можно так сказать, первые шаги в новую жизнь. Представляю, что будет здесь лет через десять-пятнадцать!
Прости, мама, я тороплюсь, и у меня скачут мысли. Так вот, возвращаюсь к Лоле. В скором времени она приедет в Ташкент. Уж ты приюти ее, помоги устроиться учиться. Ты добрая, ты не сможешь не полюбить эту прекрасную девушку.
А обо мне не беспокойся. Конечно, здесь тяжело. Особенно жаль бойцов. Ведь они едят грубую, однообразную пищу. Многие совершенно не приспособлены к местному климату. А тут тропическая малярия. И с обмундированием было плохо: жара, все горит. Но теперь ничего, как порвется, даем новое. И вот еще что…»
За окном послышался конский топот. Лихарев поднял голову. Слышно было, как кто-то слез с лошади, звякнув шашкой о стремя. Потом дверь растворилась, и в кибитку вошел Алеша.
— Что ты? — спросил Лихарев.
— Отряд построен. Вас ожидают, — отвечал ординарец.
— Хорошо. Я сейчас…
В первом часу ночи небольшой отряд Лихарева прибыл в кишлак Ходжа-Малик.
Ехавший при отряде Маймун как всегда развил деятельность, разыскал кишлачного аксакала и привел его к Лихареву.