Солнце над Бабатагом
Шрифт:
Уже смеркалось, когда Вихров ехал по улице Красной Звезды. Глаза его отыскивали знакомый номер. Ага, вот он, дом двадцать пять. Вот куда он слал свои письма.
Вихров расплатился с извозчиком, взял свои вещи и, узнав, что квартира номер четыре находится во флигеле, перешел двор и поднялся на крыльцо. Широкая, крашенная масляной краской чистая лестница привела его на второй этаж.
Он позвонил.
По быстрому стуку шагов за дверью, по тому, как забилось сердце и захватило дыхание, Вихров понял: она, Сашенька! А сам подумал: «А вдруг не она!»
Звякнула цепочка. Дверь растворилась.
В
Девушка с радостным криком бросилась к нему на шею и осыпала поцелуями его загорелое, огрубевшее в походах лицо.
— Алеша!.. Родной!.. Приехал!.. — со слезами на глазах говорила она, то отталкивая Внхрова, чтобы посмотреть на него, то вновь прижимаясь к нему.
— Ну что же мы стоим! — спохватилась она. — Заходи!
— О, как у тебя хорошо! — произнес Вихров, оглядывая большую комнату с камином и широким венецианским окном. — А там что? — он кивнул на закрытую дверь.
— Ванна… Вот ты сейчас выкупаешься с дороги. Потом я тебя накормлю, и тогда поговорим.
— Потом, потом, — Вихров взял Сашеньку на руки и начал кружиться по комнате. — Пушиночка!.. А ведь ты стала в тысячу раз лучше, — говорил он всматриваясь в милое ему, похорошевшее лицо с излучаюшими ласку глазами.
— А ты возмужал.
— Ты хочешь сказать, постарел?
— Что ты! Господь с тобой. Ведь ты был тогда совсем мальчик. А теперь мужчиной стал. А загорел! Прямо шоколадный какой-то… Пять лет! Пять лет, как сон, прошли, — говорила Сашенька, то словно пытаясь освободиться из объятий Вихрова, то ласкаясь к нему.
— Ну иди скорей, купайся, а я накрою на стол, — сказал она, когда Вихров с размаху, но осторожно посадил ее в «кресло…
— Ну, как там, Алешенька, трудно, страшно было? — спрашивала Сашенька за ужином, глядя на Вихрова счастливыми глазами.
— А ты помнишь наш разговор тогда, на польском фронте? — отвечал он, беря ее руку. — Ты мне сказала: «Живи. Непременно живи». Вот я и выжил. Ни малярия, ни пуля меня не взяла. — И он начал рассказывать, сам увлекаясь рассказом. Он вставал, ходил по комнате, снова садился и, волнуясь, прикуривал папиросу одну от другой.
— Ты много куришь, Алеша, — тихо заметила Сашенька, глядя на него своими большими синими глазами.
— Да, но сейчас я не могу…
Воспоминания нахлынули и захватили Вихрова. Не кончив одного, он перескакивал на другое событие, как это бывает, когда хочется рассказать сразу обо всем.
Однако высказать все в одну ночь он не успел. Слишком много было пережито.
Когда он рассказал о походе в Гилян, Сашенька поднялась, подошла к нему и нежно сказала:
— Сколько тебе пришлось испытать, родной мой! Как хорошо, что теперь все это позади. — А потом подумала: «Боже мой, боже мой, за что мне такое счастье?!»
Она провела рукой по его волосам. Вихров поднял голову и тут только заметил, что в комнате стало светло. Ночь прошла незаметно…
Испытывая необычайную легкость в молодом сильном теле, Вихров шел по обсаженной липами улице. В темно-зеленой листве пели птицы, и ему казалось, что в его душе тоже все ликовало и пело. Пройдя в конец улицы, он свернул влево и направился по бульвару Киквидзе, где, как сказала ему Сашенька, в бывших кирасирских казармах стоял его полк.
Навстречу
— Привет от бойцов Туркестанского фронта!.. Здорово, Вихров! Ты чего тут, браток?
— Шаробурко? Яков Сергеич! — радостно вскрикнул Вихров, узнав командира, с которым встречался еще в годы гражданской войны.
Шаробурко слез с лошади. Старые товарищи пожали руки друг другу.
— Яков Сергеевич, я не пойму, почему ты приветствовал меня от имени бойцов Туркестанского фронта? — спросил Вихров, с недоумением глядя на него.
— А я только месяц как приехал из Туркестана.
— Вот совпадение! А я только вчера оттуда. Ты в какой части служил?
— Во второй туркестанской бригаде. В Фергане. Ушаков командовал. Потомок адмирала. Слыхал?
— Как же я ничего о тебе не слыхал?
— Гм… А о шайтан-командире слыхал?
— Ну как же! Конечно!
— Вот я и есть шайтан-командир, — сказал, смеясь, Шаробурко.
Вихров смотрел на него, вспоминая рассказы об отчаянной смелости этого человека, прозванного басмачами шайтан — командиром.
— Ну, дай я еще раз пожму твою руку за это, — сказал Вихров, улыбаясь.
— Так вот, — заговорил Шаробурко, — они, басмачи мне все записки писали: «Шара-бара, переходи к нам, Много денег дадим. В каждом кишлаке женить будем», Да ты не к нам ли приехал? — спросил он.
— В двадцать второй полк.
— К нам. Ты кто по должности?
— Командир эскадрона.
— Вот и хорошо. У нас как раз второй эскадрон свободен.
— А где у вас штаб полка? — спросил Вихров.
— Иди прямо по этой аллее. — Шаробурко показал на заросли акаций, тянувшиеся вдоль двухэтажных белых казарм. — Там, как раз за вторым эскадроном, помещается штаб… А это, учти, наша столовая. Видишь, стеклянная веранда на втором этаже?.. Тут, между прочим, говорят, Николай II ежедневно допьяна напивался, на руках выносили… Ну ладно, друг! Иди в штаб, а вечером увидимся, поговорим. Шаробурко вскочил в седло. Его большая рыжая лошадь шарахнулась было, но он сдержал ее своей сильно рукой. Лошадь перебила передними ногами и, повинуясь умелому всаднику, легким ровным галопом понесла его по бульвару.
Со стороны казарм донеслись звуки духового оркестра. Вихров прислушался. Трубачи играли марш «Тоска по родине».
«Вот я и возвратился на родину», — подумал Вихров.
Он смотрел вслед Шаробурко и с волнением думал о том, как приятно встречать старых товарищей…
Часто в разговорах с женой Вихров вспоминал тот прекрасный, так полюбившийся ему солнечный край, в котором он словно оставил частицу самого себя. Не имея возможности жить в этом краю, он следил за его жизнью по газетам.