Солнце сияло
Шрифт:
— По каким, говоришь, каналам фугуют? — спросил я, стараясь придать своему голосу абсолютное спокойствие.
Юра ответил.
— И что собираешься делать? — в свою очередь спросил он затем.
— Да надо сначала послушать, — постарался произнести я все с тем же арктическим спокойствием.
Слушать особо было, впрочем, нечего. Это была моя мелодия — один к одному. Я нарвался на нее в первые же двадцать минут, как включил телевизор. Одна из тех, что я играл тогда, на встрече Нового года у Фамусова. Чего я только не играл тогда. Но у этой было одно особое
Я смотрел клип и чувствовал, что наливаюсь бешенством. Вообще я благодушный человек, и, хотя не склонен полагать это безусловно положительным качеством, довести меня до сосостояния бешенства довольно сложно. Но если бы Арнольд оказался сейчас рядом, он бы получил от меня самый безжалостный хук в челюсть. А если бы он ответил — что ж, я готов был драться: два года после операции прошли, сетчатка, слава богу, великодушно приросла к пигментному эпителию — я мог теперь позволить себе и драку. Все же это было воровство. Ведь это была моя вещь, я ее сочинил! И если она тебе так понадобилась, попроси ее у меня. Может быть, я и отдам, даже задаром. Но попроси!
Лариса, надо сказать, пела вполне приемлемо. С ней поработали, пошлифовали ее — в камне появился блеск, грани его засверкали. И клип ей сняли тоже вполне приличный (кто, интересно, снимал?). Что было провально это аранжировка. Спереть мелодию Арнольд спер, а аранжировал — как умел. Он все сделал по такому шаблону, что легкая конструкция не вынесла тяжести отделки. Конструкция рухнула, и отделочные плиты погребли ее под собой. Едва ли в таком виде мелодия могла заставить напевать ее. И ноги под нее в непроизвольное движение не приходили. Бездарный все же был тип.
Сгоряча я набрал номер, который память тотчас услужливо предложила мне, словно и не прошло двух с половиной лет, как я набирал его в последний раз.
— Слушаю, — ответил телефон свежим и ухоженным голосом фамусовской жены.
Я отнес трубку от уха и нажал кнопку отбоя. Нет, разговаривать с Изольдой Оттовной не было смысла. Она бы мне никого не позвала. Даже если бы Лариса с Арнольдом стояли рядом. А вероятней всего, они живут отдельно, и получить от нее номер их телефона мне тоже не удалось бы.
Рабочий телефон Иры сидел в памяти с той прочностью, что и домашний. И, будто ждала моего звонка, она сняла трубку на первом же сигнале и узнала меня — я только подал голос.
— Привет-привет, — перебивая меня, сказала она — и в самом деле так, будто ждала моего звонка.
Пауза, последовавшая за моим объяснением, из-за чего я звоню, могла означать что угодно. В том числе и гнев в мой адрес, что я смею обвинять мужа ее сестры в неблаговидном поступке. При ее гневливости с нее бы стало.
— Все же она гадина,
Я пробормотал в ответ что-то невразумительное. Сказать ей, что жалею? Это бы не соответствовало действительности. Но не мог же я, звоня, чтобы получить телефон Ларисы с Арнольдом, сказать, что не жалею.
Ира засмеялась. Она смеялась, как если бы получила подтверждение некоему своему знанию и это подтверждение ее устроило.
— Я слышала, ты женился? — спросила она.
— Я женился, — сказал я. — А ты?
— И кто она? — не ответив мне, спросила Ира.
— Врач, — коротко отозвался я. (Лесбиянка, следовало бы сказать. Но я же еще этого не знал.) И вновь задал Ире свой вопрос, хотя ее ответ и был мне безразличен: — А ты?
— Без свадьбы время проволочим. — Грибоедовская цитата исчерпывающе выразила собой все необходимые смыслы, и я невольно прицокнул про себя: небездарны были фамусовские дочки! Каждая по-своему, но обе. — Так и чего ты хочешь? — выдержав новую паузу, произнесла затем Ира.
— Хочу с ними связаться.
— И что? В глаза им посмотреть?
— Нет, в морду дать, — сказал я.
Что-что, а это действительно соответствовало моему желанию.
Ира снова засмеялась.
— И Ларке тоже?
— Нет, сначала Арнольду. А дальше — смотря по обстоятельствам.
— А вообще Ларке бы тоже хорошо. — В голосе ее прозвучала мечтательность.
— Что это ты так?
— Потому что из-за нее мы расстались, — повторила она.
О Боже! Я потрясенно понял, что она всерьез. Что она и в самом деле жалеет, что мы расстались. Но ей же богу, мне совсем не хотелось никакой реанимации прошлого! И отнюдь не только потому, что я был женат. Отнюдь не только потому.
— Что ты молчишь, — сказала Ира, не дождавшись от меня ответа. — Что ты такое там подумал? Записывай их телефон.
Выйдя замуж, Лариса уехала недалеко от родительского дома. Они с Арнольдом обитали все в тех же арбатских переулках, и дом их даже был похож на тот, где в свою пору приходилось бывать мне.
Арнольд, открыв мне дверь, в своей обычной манере не поздоровался, стоял, молча смотрел на меня, и смотрел так, будто я был неким неодушевленным предметом, непонятно как и почему имеющим человеческий облик. Лариса, выскользнувшая ко мне из-за его плеча, напротив, так и светилась приветливостью и даже сделала попытку расцеловаться, а когда я отстранился, изобразила на лице обиду:
— Ты что? Так к старым друзьям?
Обида, возможно, была вполне искренней.
— Вот я и пришел выяснить, кто кому друг и товарищ, а кто гусь и свинья, — ответил я ей.
— А вот давайте-ка без хамства с моей женой! — подал голос Арнольд. Особенно учитывая, что пришли к нам в дом!
У, чего мне стоило не въехать ему в челюсть прямо тут же, прямо тотчас. Я употребил на это такое усилие воли — затраченной энергии хватило бы срыть небольшую гору.
— Очень ваш дом был мне нужен, — изошло из меня — то, что осталось во мне после того, как я срыл гору.