Солнце сияло
Шрифт:
Я внутренне взвился. Я должен был! А Гена? На что тогда у них арт-директор?
Толку, однако, если б я взвился не только внутренне, не было бы никакого.
— В принципе, — сказал я, — можно убрать всю сцену. Материал в исходниках есть, вполне можно использовать на замену.
Я еще договаривал — раздался рев. Это был Баран.
— Что?! — ревел он иерихонской трубой. — Убрать? Ты, падла, думаешь, что несешь? Я тебе плачу, падла! На хрен мне клип без нее! Я плачу, чтоб убийственно было!
Снести от него «падла» стоило труда, но потом мне придется наслушаться от него и не такого.
— Волки должны быть
— Да, вот давай! — вскинул руки генеральный директор, призывая всех обратиться вниманием к Гене. — У нашего арт-директора, — повернулся он к Барану, — глаз — алмаз, он скажет — как бритвой, но чтоб отрезать лишнее никогда!
— Ну? — сурово понукнул Гену Баран.
Оживший сфинкс изверг из себя целый словесный фонтан:
— Немного смягчаем сцену. Чуть-чуть. Подрезаем уголки. Здесь секунду, здесь две. По самой малости. И разбиваем ее на две части. Что, кстати, будет для нее только лучше. Ей это даже требуется. — Гена сфокусировал взгляд на мне и ткнул в меня пальцем: — Ты, между прочим, и сам это должен был сделать. Без того.
Моего ответа, со всей очевидностью, не требовалось.
— Это какие такие уголки? Какие секунду-две? — все так же сурово вопросил Баран. Но вопрос его свидетельствовал, что крючок заглочен и рыбу можно тянуть.
— Давайте смотреть. Прямо сейчас и наметим. — Гена глянул на меня своим костистым взглядом и протянул руку, требуя отдать пульт. Взял его, направил на телевизор, приготовясь запустить пленку. — Скажем, вот то место, где ее рука ползет по бедру и она пальцами все ближе, ближе… Вот там чуть-чуть раньше оборвать.
Обсуждение закончилось тем, что мне было предложено «смягчить» постельную сцену — с конкретной раскладкой что и как сделать, в том числе, разделив ее на два куска, — и еще, чего, в общем, я и ожидал, раздробить на части эпизод со взрывающимися автомобилями, чтобы наложение поменьше бросалось в глаза, и привести в удовлетворительное состояние те две склейки, что не удовлетворяли и меня самого. Насколько мой клип удался — об этом никто даже не заикнулся.
Позднее, когда вся история с клипом Барана будет закончена, я пойму, что это обсуждение было заранее срежиссированным, хорошо поставленным спектаклем. И я в качестве его участника оказался такой же рыбой, заглотившей свой крючок, как и Баран. Точнее, я заглотил свой крючок еще раньше — когда взялся за клип. Постановщики спектакля пригласили меня не просто в качестве режиссера, а еще и мальчика для битья. Я должен был оттягивать на себя гнев Барана. Им очень хотелось его денег, они не желали пропустить их мимо кармана, но опасались, что это и случится, работай они с ним в открытую. И они решили втемную. Подставляя меня. Надо полагать, они собирались довести эту постельную сцену до нужной кондиции, понемногу обстругивая ее — дожимая Барана, а передаточным механизмом этого усилия должен был служить режиссер — мальчик для битья: все из раза в раз делающий не так, все портящий, во всем виноватый.
Возможно, у них уже был успешный опыт работы втемную — так умело они ловили на крючок и потом водили на глубине, изматывая и отнимая силы. Но тут они дали маху. Они ошиблись в оценке Барана. В том, как он поведет себя.
Что
Баран отправился со мной на монтаж. Когда его страдающий кишечными болями директор позвонил и сообщил мне о желании шефа, я, естественно, с ходу отказал в этом. Монтаж — слишком интимное дело, чтобы делить его с кем-то, с кем будешь чувствовать себя так, будто выскочил голым на людную улицу.
— Вы не понимаете, что говорите. — Директор Барана проявил неожиданную настойчивость в отстаивании желания шефа. — Вас не просят. Вас ставят в известность. Заказывайте пропуск. Два пропуска. Второй для меня.
«Пошел к черту», — хотелось послать мне его, но я не позволил себе этого. Не исключаю, потому что не мог позволить.
— Это невозможно, — повторил я еще раз — и отсоединился.
Через полчаса после разговора в дверь позвонили. Когда раздается звонок в дверь, хотя вы никого и не ждете, вы тем не менее идете и открываете.
Я так и сделал.
На пороге стояли директор, с которым мы только что говорили по телефону, и тот квадратный «друг», во рту которого, похоже, навечно поселилась жевательная резинка.
Спустя несколько мгновений все мы были уже в квартире, входная дверь закрыта, и «друг», ворочая челюстью и любовно поглядывая на свой квадратный кулак, который он ласкал ладонью другой руки, говорил мне:
— Ну, ты что нервируешь людей? Тебе кто платит, ты забыл? Тебе напомнить надо? Ты этого хочешь?
Я еще только начинал догадываться, в какую историю влип. Но драться из-за того, чтобы Баран, кровь из носу, не присутствовал на монтаже, — я не был готов к такому подвигу.
Я решил: что ж, пусть. Посидит ночь, посидит другую. Десять часов, не отрывая глаз от экрана. И все один и тот же эпизод по тридцать раз. Час одна склейка, еще час — ни одной. Да на третью ночь его насильно ни на какой монтаж не затянешь.
— Хорошо, — сказал я. — Договорились.
Клип поплыл и стал разваливаться, только я его тронул. Пошел несинхрон изображения и звука, части расчлененных эпизодов отказывались занимать свои новые места, две склейки, что требовалось переделать, разом превратились в двадцать две, если не в тридцать три. Я это, правда, все предвидел и заранее настроился на долгую тягомотную работу. Но Баран, сидя рядом со мной перед монитором, занервничал. Ты что, на хрен, все развалил, разъехалось же, блин, все, то и дело слышал я от него.
Впрочем, в первую ночь Баран вел себя, можно сказать, терпимо. Его снесло с винтов во вторую.
— Куда к херам! — вдруг закричал он — так что дремавшие поодаль на стульях видеоинженеры враз встрепенулись. — Ты что, так и будешь тут колупаться?! Демонстрируешь мне, как пашешь? В гробу я видал! Будешь сейчас клеить, как я скажу!
— Долго думал? — парировал я.
Вот когда на меня обрушилась та лавина, в которой «падла» было если и не самым нежным, то одним из достаточно мягких выражений. Час, не меньше, я барахтался в этой лавине, пытаясь объяснить Барану, почему нельзя монтировать, как ему хочется. Однако объяснить ему что-то — это было не в моей воле. И я сдался. Что ж, снова решил я, пусть будет по его. Принять клип с его монтажом агентство просто-напросто не могло. Деньги платил Баран, но за качество клипа отвечало агентство. Чем-чем, а своей профессиональной репутацией они рисковать бы не стали.