Солнце Запада
Шрифт:
– Глядя на тебя, мужиков понять нетрудно, – усмехнулась Елисеева. – По крайней мере, я их понимаю.
– Извини, я не подумала. Тебе неприятно слышать об этом, – она провела кончиками пальцев по лицу подруги. – Я люблю тебя, Нина. Но не так. Не обижайся и не носи это в себе. Мы меняемся. Меняемся не сразу, не вдруг. Незаметно для самих себя. Но когда это происходит, понимаешь, что больше не можешь жить так, как жила до того… Ты кушала?
– Я ужинала недавно, – ответила Нина, стараясь не смотреть на подругу.
– Нина, я тебя прошу, не принимай все это близко к сердцу…
– Я пойду, – Елисеева резко поднялась со стула. – Мне нужно еще в одно место успеть.
– Нина,
– Я не хочу… Я не хочу в ресторан, – Нина резко развернулась и стремительно пошла на выход.
– Я позвоню тебе! – голос Васнецовой догнал ее уже в дверях.
– Хорошо, – бросила через плечо Нина и вышла в коридор.
На улице ветер бросился ей в лицо, взбил короткие, темные волосы и вихрем отлетел в голые кроны деревьев. И в этот краткий миг какая-то часть ее вознеслась на крыльях ветра на то небо, с которого ясно видны и будущее и прошлое, и Нина увидела нечто похожее на кошмарный сон. Она вздрогнула, пришла в себя и огляделась по сторонам.
В стороне от дороги среди деревьев стояло несколько машин с тонированными стеклами. Одна из них была ее машиной. Нина какое-то время вглядывалась в окна остальных автомобилей, потом беззвучно выругалась и вытащила из кармана брелок с ключами. Сейчас, спустя минуту, она уже не помнила, от чего замерла на крыльце и зачем так пристально разглядывает чужие машины. Но в сердце ее осталось смутное предчувствие беды.
Весь этот пасмурный холодный день пошел насмарку.
Она вернулась в свою квартиру – пятикомнатную, обставленную, чистенькую. В свой опостылевший дом – оплот опостылевшей жизни, подошла к окну в гостиной и прижалась лбом к прохладному стеклу. Под ее окнами раскинулась детская площадка: разноцветные качели, горки, песочницы. Нина несколько минут смотрела на играющих детей, а потом взяла в руки телефон и даже набрала номер Васнецовой, но так и не нажала на кнопку вызова.
И в ту же минуту Ксения прервала свои объяснения, извинилась перед ученицей – стройной, белокурой девочкой: «Анечка, давайте сделаем небольшой перерыв» – и тоже подошла к окну. Под потолком витала нежная инструментальная музыка. Город за окном был серым и пасмурным, ветер гонял по дорогам мусор. Васнецова с улыбкой погладила оконное стекло. Скорее всего, в этот миг она тоже думала о подруге. Она села на стул и положила рядом с собой телефон. Но прошла минута, вторая, третья. Белокурая Анечка начала смотреть на нее уже с нетерпением. Закончилась одна композиция и началась другая.
– Хорошо, Анечка, – улыбнулась ученице Васнецова, убирая телефон в сумочку. – Давайте продолжим наше занятие. Смотрите внимательно – это движение корпусом должно выполняться на три четверти. Вот так…
А Нина набрала другой номер и приложила трубку к уху и грубовато спросила, когда телефонный собеседник отозвался:
– Ты меня ждешь?.. Я скоро приеду…
Она не стала слушать ответ. Убрала телефон в сумочку и подняла глаза к небу. В это мгновение на ее лице отразилось такое сложное, смешанное чувство, что словами этого просто не описать. Но в этот миг ей наверняка было очень больно.
Время подходило к пяти часам пополудни. Настя стояла возле окна. На дворе было сумеречно, как и на ее сердце. Ветер рвал растяжки над дорогами, гнал темный вал облаков, местами они задевали верхние этажи многоэтажных домов. Казалось, еще мгновение и на город обрушится снежная буря.
– Как будто из тебя душу вынули, – Настя отвернулась от окна и посмотрела на Плетнева.
Плетнев сидел в кресле, на Настю он не смотрел. А она подошла к нему и присела на подлокотник.
–
– Я обещаю, – едва слышно выдохнул Плетнев.
– Я увезу тебя за город, – сказала Настя. – Там тихо. Может быть, там ты придешь в себя. Будешь жить со стариками, которые присматривают за нашим домом… Когда-то мы с тобой ездили к реке. В то время там был осинник и заброшенные поля. Ты сам выбрал это место и купил землю под строительство. Ты называл ее усадьбой. А сейчас там стоит несколько домов, там живут или приезжают отдыхать мои знакомые. Замечательное место. Ты знаешь, как люди называют его? – Она улыбнулась. – Плетневкой… И когда-нибудь там вырастет поселок. И его назовут Плетнево или Плетенево… Скажи что-нибудь, Сережа, – она склонилась над ним. – Хотя бы скажи, хорошо тебе сейчас?
– Да, – Плетнев медленно и все еще неуверенно прикоснулся к ее щеке. – Ты – красивая.
– Да, – в глазах Насти блеснули слезы. Она прижала его ладонь к своим губам и прошептала: – Ты уже возвращаешься, ты уже возвращаешься… Только оставайся со мной. Я больше не вынесу разлуки… – И она прижалась к его груди.
И на томительно-затяжное мгновение в квартире Верес воцарилась тишина. И в этой тишине можно было различить биение их сердец.
А потом Настя снова встала и подошла к окну – совершенная красавица на фоне сумеречного города и темного неба над ним. И в это мгновение сердце ее гостя неуверенно качнулось в груди, и время для него потекло вспять. Он многого не помнил, но воспоминание о первом вечере своей новой жизни ему хватило с лихвой.
Плетнев неожиданно вжался в кресло и застонал.
Настя резко обернулась:
– Сережа, что с тобой?! Что с тобой, Сережа?..
Но ее испуганного голоса он уже не слышал. Ударной волной воспоминаний его отбросило в прошлое…
После Рождества случилась оттепель. К полудню начинал сочиться снег с кровли, а после заката водостоки обрастали острыми сосульками. И вскоре обнажились обочины и оттаявший асфальт на дороге.
Вершинин смотрел в окно спальни на сад и заснеженное поле, по обе стороны которого громоздился лес. Дорога разрезала снежную целину на две равные половины. И надо всем этим нависало бледное небо, с зимним, растекшимся над горизонтом солнцем и дымками вместо облаков.
Вершинин какое-то время смотрел окрест, чувствуя, как морок вновь захлестывает его. И чтобы отвлечься, стал наблюдать за стайкой птиц, прилетевших к кормушкам, устроенным когда-то в саду его дочкой Варенькой. Последний раз кормушки наполняли зерном в начале зимы, когда гостила у него сестра с сыном. Но по старой памяти птицы продолжали наведываться в сад. И Вершинин подумал о том, что нужно все-таки собраться и сделать это – пройти по едва уже заметной тропинке в снегу и снять кормушки.
В этот момент он отчетливо вспомнил, как она последний раз выбежала из дому с кульком корма для птиц и, взбивая пушистый снег ногами, обошла весь сад. И в тот же миг понял, что до сих пор ждет, когда этот страшный сон прервется. Ждет мгновение, когда откроет глаза, и увидит жену, и увидит детей живыми и здоровыми. Он понимал, что эти мысли и ожидания – знак недуга. Впрочем, заводить разговор о здоровье и душевном равновесии после случившегося с ним было нелепо. У него осталось все и не осталось ничего. Он бы до последней копейки отдал все за один из дней, безмерное счастье которых понял позже.