Солнечный ход

Барабаш Дмитрий

Тундра

Тундра, братцы, тундра,тундра, братцы, блин.Мудрым стать не трудно —трудно молодым.Тундра, братцы, тундра,тундра на душе.Как бы мне уютнобыло в блиндаже.И легко на сердце,и поет гармонь,и лежит на смертитеплая ладонь.

Страх и воля

Раулю Агрбе

Послушай, дружище,мы сделали тыщидорог по пустому кругу.Ни в рвениях к славе,ни в поисках пищи,а просто навстречудруг другу.Послушай, ворюга,измотанный солнцем,испытанный страхом и волей,я буду законченным самым пропойцейпод пристальным оком де Голля.Плевать я хотелна священные мифы,на все галифе и лампасы.Пусть мимо несутсяголодные грифы,другие

заметив припасы.Мы вывернем небопространством для белых,мы выставим землю для жизни.А смерть пусть бежитза безумием смелыхслужителей зла и отчизны.И как ни бичуй, ни корчуй,ни высучивай —останется с намивсе самое лучшее.

Поэты и ученые

Почему ученые живут долго,а поэты умирают быстро?Потому что одни по эту,а другие по ту сторону смысла.Потому что, как медленнони течет Волга,за неделю кончаетсяканистра спирта,а идти через леспо сугробам к поселкуза селедкой, сосискамии «Столичной»,все равно что проситьсяв подельники к волку.Нетактично.

Харбин

Загадочный Харбин —и возвращенье в смерть.Загадочный Харбин —недолгая отсрочка.Не сладок черный дым,необходимый почкам,чтоб выжить и морозво лжи перетерпеть.Я буду тени петьушедших от угрози сохранивших родв провалах эмиграций.Мне наплевать на плеть.Я вырос средь акацийи не смотрю на жизньс плаксивостью берез.Загадочный Харбин,я не хочу разгадки.Я не ищу могил —всегда надземна тень.Будь счастлив тот, кто шелпо жизни без оглядки.Я сам тебя открыл,загадочный Харбин.1981

Тюльпан

Н. И. Наволоцкой

Какое совершенство в неуклюжестибегущего по осени ребенка,в падении его на тротуар.Сквозь тени образов,сквозь лица сизых духов,родившихся в дыму моих сигар,слежу за ними чувствую, что силыуже не те,что я уже усталбежать и падать.Мокрый тротуаруходит в ночь,меня уводит в ночь…Кому помочь?Ах, вам.А чем помочь?Нет, я пока еще не написалдля вас стихов.Все как-то замотавшисья забывал,не успевал писать.А, «Купола»?Что ныне «Купола»?Когда мигают красным светофорывам хочется не блеска,а тепла.Мне хочется опять увидеть горы.Сорвать тюльпан,нет, написать тюльпан,забыв цвета, размеры и запреты.Я принесу его на зови передам вам в руки,раздвигающие беды.Услышите гуденье в лепестках,как музыку услышите гуденье.Воскликнете: «Какое достиженье!Цветок поет, пронзив собою мрак».Я промолчу, мне будет хорошоследить за совершенствомв вашем лике.Пока еще вы не нашли улики,пока, быть может,вправду – волшебство.– Что за цветок?– Я вам принес тюльпан.– Как он гудит!А почему – не тайна?– Нет, дело в том,в него вчера случайно,еще в горахвселился шумный шмель.А лепестки, и храм, и цитадель —ему, певцу холмов, долин, ущелий.– Неправда. Быть не может. Неужели?Как вы сумели, милый чародей?Бежать и падать.Мокрый тротуар уходит в ночь.Меня уводит в ночь.Кому помочь? Ах, вам.А чем помочь…

Купола

Купола в желтом небе,золотые кресты.Здесь разорваны цепи,что разводят мосты.Потный отблеск разврата.Вечный поиск тепла.Счастье слишком покато.Купола, купола.Искривленные лица,пьяный хаос стола.Это все повторится.Купола, купола.1979

Февраль

Зима чиста, и кто-то в белизнупреображает черные пороки,засыпав снегом грязные порогии навалившись грудью на весну.Но все равно у ветра терпкий вкус.Асфальт не светел – слякотен от снега.Устав от поисков и бешеного бега,забуду все и вновь туда вернусь,где ель, как пудель, вставший на дыбы,в кудрях нечесаных скрывает истощенье,минутное собачее прошеньенавек запечатлев в глазах толпы.Вернусь туда, где чистота зимыизрезана неровными следами,где лоси мускулистыми ногамирвут острый наст февральской тишины.1981

Сонет

Ты с миром связь искал в любви —без веры не бывает правды,какие б сладкие ладык словам не подбирали барды.Гордыню тешат хвастуны:рисуют лики, пишут книги.Вдали, в саду, больничный флигель —приют

опасной тишины.Без веры все слова – слова.Чужой надеждой сыт не будешь.Восход показывает кукишбордовый. Ранняя поражужжания басистой мухии сонной скрипки комара.

Бабушкины сказки

Ты боялась больниц.Лебедь. Львица,не знавшая клеток.Ты – свободная птица —ручных не считала за птиц.Твои грива и крыльяуспели в грозе отразиться,в ливнях летних ночей,в темной глади обманчивых рек…Помню: рухнула простынь,остра и ребриста, как мрамор,завалила до век, стиснув камнемподвижность лица.Ее скинув, ты вдругиз больничных палат вырывалась.Пресекали побег.Возвращали в постель беглеца.Ты искала меня,проклиная больничную старость,завлекавшую в белый,крахмально-стерильный загон,и со страха бросаласьв такую бесцельную ярость,что смирить ее моглишь лекарствами вызванный сон.А когда приходил я —выслушивал тысячи сказок.Только я не любилэтот дом, этих марлевых масоки резиновых рук,говорившего хрипло хирурга,потолка, на которомпотрескалась вся штукатурка.А когда приходил,я пытался тебе улыбаться.Медсестрица просилабодриться, бодрить, не срываться.Слушал сказки твоио свободных волках и о львицах,и о богатырях,о жестоких грузинских царицах,о китайцах,которые ели собак и лягушек,о всесильи бумаги всеведеньи женских подушек(в них просоленный пух,в них слезами пропитаны перья.)Слушал сказки обомутах мук,когда всё,что ни есть —суеверья.Когда всё об одном —о пропавшем в безвестии друге:«Жив ли он,или онпал в проколотойсзадикольчуге?»Я наслушался сказок,но жаль слишком мал был для были,а теперь эту быль,как чердачную пыль,позабылии забили крест на кресттот дом, всеми брошенный,илииз него всех жильцовнавсегда ужепереселили?!Я наслушался сказово княжествах, драках,о честии вдвойне —о войне —о поклепах,погоняхи мести…Об огне и сиротстве,о голоде иблагородстве…О больнице лесной,где лечили от стрел и капкановключевою водойи страстями звериных романов.А порой ты мне пеларомансы с цыганским задором,и тогда мне казалось,что мы за высоким забором.А за ним начинались дороги,леса с чудесами.Я добрался до них, слыша голос твойза небесами.1980

Старая песенка

Старый цирк снесли неслышно,не оставив и фасада.Обещали, что оставят,но потрескался фасад.Раньше я шатался частоот Колхозной до Арбата,напевая Окуджаву,не на память, наугад.Мне теперь не до прогулок:Колобовский переулок,мой любимый, изменился,растерял свое тепло.Где была друзей квартира —там теперь контора МУРа,где мой папа был директор —там вакансия теперь.В желтых окнах винзавода,за решетками, бутылкипроезжали звонким строемв наполнительный отсек.Сколько жил в Москве – не ведал,как добраться до Бутырки,а теперь из любопытствая расспрашиваю всех.Старый цирк снесли неслышно, не оставив и фасада.Обещали, что оставят, но потрескался фасад…

Метель в Переделкине

Метель раскручивала землю,как карусель худой бездельник,руками упираясь в спиныидущих по лесной дороге,в заборы, в крепости, в остроги,и в круговерти на смотрины,как будто к смертичерный ельникнас затащил перед вечерней,стянул в кюветы с серединыдороги, ведшей к той вершине,где наши прадеды и дедыобряды древние вершили.Метель металась над погостом,как ветром сорванная простыньс веревки бельевой у дома,которым управляет дремав теченье медленного часа,пока хозяйка в людной церквирыдает пред иконостасом.Метель над кладбищем металась —бела и холодна, как старость,и об распятья ударялась,по ним сползала на холмы.Метель. А где же были мы?Где наша молодость осталась?С какой завьюжной стороны?Сдуваем ветром, благовестиз-за сугробов раздавался —звон колокольный в ритме вальса.Для нас, бежавших от невест.Для них – которым Бог судья,которым боль несносней злобы.О, Господи, какие тропыдаруешь бросившим меня?Метель.И мокрый снег по пояс.Декабрь это или совесть?Быть может сон?Быть может бредни?Но хоть к заутрене,к обедниприйти б…1981