Солнечный ход

Барабаш Дмитрий

Гефсиманский сад

Что же снилось тебев Гефсиманском саду?Расскажи свои сладкие сны.Я стоял, как нагой,привыкая к стыду —не нарушить бы их тишины.Что же снилось тебев Гефсиманском саду,в тот растянутый музыкой час?Я смычком по судьбедо конца проведу,полежу, как луна,в Гефсиманском пруду,не посмев дотянуться до вас.Что же снилось тебе?Расскажи свои сны.О себе я не думал совсеми скользил, как луна,в облаках тишины,и пытался понять,как не видят луны,и о чем Гефсиманские сны.Расскажи, что приснилось?Мне

дороги сныпод кашатановой лаской тепла.Люди, клацая сталью,с другой стороныпробирались, не ведая зла.

Будда

Девять муз исполняли танецв храме любви.И какой-то бутуз толстопузыйсидел в середине.Ему нежные шорохи женщинказались милы.Он сидел, вспоминая своебесконечное имя.Были четки в руках у него…Сквозь отверстие в храмесолнце падало в круг.Музы землю вращали ногами.Пирамиды в руках, а не четки.Не четки, а куб.Как его ни крути —появляется новое слово.Этот мальчик был так же понятен,как глуп.Он творил этот мир.

И какой только верой

И какой только верой они ни пытались понять,и каким только зреньем узнатьсквозь приборные доски…Безучастной была всех морей леденящая гладь,и недвижно лежали луны золотые полоски.Так мала становилась земля, что небесных тенейбыло видеть нельзя из-за их всеобъемлющей выси.Из-под черной воды паруса отражали коней,колесницы богов и оскал дрессированной рыси.

Лимонад

Развязка брезжила.В лучах ослабевалнепрочный узелна глазной повязке,и мир вокруг привычно прозревал,не оставляя места нашей сказке.Всходило солнцев миллиардный раз,и утро пузырилось лимонаднойнародной радостью,как веселящий газ,как лучикв каждой клеточке тетрадной.

Бонус от Хроноса

Мне игру страстей порочныхза окошком не унять.Муравьи в часах песочныхповернули время вспять,поднимая по песчинке в верхний конус день за днем.Словно Хронос дал мне бонус,чтобы нам побыть вдвоем.

Другие берега

Не отклоняйся от маршрута,по звездам следуй в те века,где жизнью воплотится чудои станут зримы берега.Они, лежащие в туманееще не писаных страниц,уже очерчены томамивеликих книг, и вещих птицк нам протянулись голосами,и указали ясный путь.Вы только не сбивайтесь сами,от плевел очищая суть.

Странник

Запах верблюда и зноясливался с землей.Я ниоткуда ведомыйдвугорбой спиной,ноги, как корни,пускавший в пескипредсказаний,лица скрывавшийобрывками шелковой ткани —странник, стремящийся к тайнамнемых пирамид,мыслью узор наносилна горячий гранити шлифовал его словомна всех языках,пальцем рисуя кругина зыбучих песках.

Случай на Сухаревке

Глебу Кузьмину

В студенческие годы я некоторое время вместе с Глебом работал дворником на Колхозной (бывшей-нынешней Сухаревской) площади. Нам на двоих дали трехкомнатную служебную квартиру в доме конца XVII века. Состояние квартиры соответствовало ее возрасту. Мы потрудились, чтобы приспособить ее для жизни. В результате одна из стен превратилась в коллаж из рваных страниц «Шпигеля» и еще нескольких буржуйских журналов, изобиловавших обнаженной натурой. В центре композиции находилась батарея теплосети, на которую мы поместили ренуаровскую репродукцию: голую бабу с огромным задом, а за батарею воткнули банный веник. Стена получилась не только антисоветская, но и противозаконная. Тогда за такую порнографию могли и выгнать из университета, и припечатать по УК.

Однажды ко мне приехали западные немцы (точнее немки), учившиеся в Пушкинском (ГИРЯ).

Мы набили трубочку анашой и беседовали о вечном, как вдруг в квартиру ввалился крепко выпивший товарищ (ныне очень известный журналист) и, не сумев найти общий язык со мной и моими подругами,

сильно осерчал. Так сильно, что побежал на Садовое за ментами. Последовавшие за этим события и легли в основу этой зарисовки.

Ты был всегда немого строг,когда сдувал с ладони осень.Ты был, как памятник, серьезени безупречно одинок.Ты, помнится, лепил бумажки,чтоб скрыть с настенного паннодевчонок озорные ляжкии нос сеньора Сирано.Как будто вздумал извинитьсяперед ментами Ренуар —с трудом газетная страницаприкрыла офигенный шарземной, невыдуманной жопы,в натуре солнца в тыщу стрел(Амура).Ах, если бы узнали копы,какой ты прятал беспредел!Мы мирно покурили шмалис врагами красного труда,а ты решил, что нас поймалии нам не избежать суда.Ты был так мил в своем наитьи,счищая полчища улик:«Творите, ангелы, парите!Я к вашим каверзам привык».Ты выметал страну до кости,до звона тротуарных плит.Но не было ни капли злости,ни осуждений, ни обид.Я так скучаю по Колхозной,по Сухаревке, по тебе,и, как и прежде, о серьезнойлюбви и ласковой судьбе.

Чем больше близких оставляет нас

Чем больше близких оставляет нас,тем мир иной становится нам ближе,и выставляет, словно напоказ,все то, что не проистекает свыше.

Разговор о рае

Как ты там поживаешь,где уже не живут?Что ты там пожинаешьс облетевших минут?Жизнь прошла, как приснилась,и в холодном потуты проснулся на милость,ты родился по ту…Я пока что хромаю,и, творя чудеса,понимаю, что раюне нужны голоса.Там достаточно песен,до отрыжки – любви.В плюше зрительских креселсладко спят соловьи.Отрезвевшие лица,обескрыленный мир.Ты хотел мне присниться,выбиваясь из сил.Рассказать, перечислить,помочь, остеречь.Но мне хочется мыслитьи попробовать речьна зеркальность, изломы,на вещественность слов.Подстели мне соломы,чтобы в стойле ослов,чтобы в зрительном зале,чтобы в облаке снов,мы, смеясь, изучалите основы основ.

После сорока

После сорокапервый уходит в секту,второй – в запой,третий – вообще.Шестой – остается собой.Что лучше?Я так и не могу разобраться,кости мешают взобратьсяи посмотреть оттуда:Так ли скользит минута?Так ли стучат года?Так ли течет вода?Кто поменялся с намиза тысячи лет местами,или мы стали сами,сплетаясь шестью хвостами,раскручивать синий шар?Или на этом пикевсе люди равновелики?Лики слепят, как бликиот промелькнувших фар.Или на этом местелучше забыть о честии полететь в пустуюсолнечную трубу.Кто-то играет в черви,кто-то меняет крести,кто-то дудит на саксе,вывернувшем губу.

Уроки рисования

Нарисуй, дружок,не кружок, а дверь.На засов заприи навесь замок.А под ней казенныйлежит портфель…На него больной головой прилегнашептавший нас на досуге Бог.И не сед он даже по тем местам,где, к стыду сказать,не бывать устам,потому что нет подходящих слову бредущих снизу земных послов,потому что шагбашмаков бескрылнестерпимым скрипомсырых перил,от которых лестничныйтот пролетвоспарил над сонмомкирпичных сот.До него дойти, как взлететь во снеи проснуться бабочкой на стене,под подъездной лампочкойв потолкена кристальновыветренном плевке.