Солнечный ход

Барабаш Дмитрий

Подзорная труба

Однажды с ним заговорив,не сможешь мыслить по-другому.Пытался возвратиться к дому,но зренье спутало шаги.Земля коварней океана —и надо ль каждого баранаспасать от смерти и тоски?Так начинаются грехи,со слов о совести, со сказок.И никаких тебе подсказоки направляющей руки.Идешь, бредешь самим собой,зато с подзорною трубой.

Земля не тверже,

чем вода

Земля не тверже, чем вода.Пройди по ней – и сделай чудо.Все остальное – суета.Кто оказался прав?Отсюдаи начинается

беда,и все проклятые вопросы.Но гусь-хрустальные морозыскользят, ступив на гладь прудасвоей веселой красной лапкой.И каждый волосок под шапкойземного требует суда.

Корреспондент

Корреспондент многотиражной газеты —птица подопытная, мышь летучая —курит дешевые сигаретыи ждет подходящего случая,чтобы, летая по темной комнатемежду тысячами перекрещенных струн,вспомнить о юности, о совестии устроить шум,броситься в запретные сети,затронуть струны чужой души,но вдруг понимает,что на этом светедля жизни все способыодинаково хороши.

Тепло нездешнего начала

NL

Я памятник тебе воздвиг…А ты слиняла.И даже не звонишь мне на работу.Не то чтобы залезть под одеялои проявить приятную заботу.Ты, говорят, рожаешь и колдуешьнад очагом в своей многоэтажке.И строгий муж показывает кукишмоим воспоминаньям о Наташке.А помнишь, как-то мы лежали рядом,и я сказал: «Запомни – это счастье».Так хорошо, что даже слова матомне вымолвить, не внятьот сладострастья.Теперь у нас с тобой не наши дети.Мужья и жены – в общем-то чужие.Но правду мы хранимв большом секрете.Схлопочешь в лоб —лишь только расскажи им.Я размордел, ты высохла и сжалась.Стареем, мать, не становясь добрее.А счастье – прах,пророческая жалостьк самим себе зимой у батареи.Но есть тепло нездешнего начала.Я это знал.Ты это замечала.

Время тайных убийств

Время тайных убийствбез судов и следствий.Просто пуля в затылок —и все дела.Просто у самолета —перелом крыла.Просто нашествиестихийных бедствий.Мы еще вспомним Сталинас его шарашками.Неприкрытую подлостьглаза в глаза.Мы еще вспомним Брежневас Чебурашками,взлетающимив олимпийские небеса.Человек в России звучит страшно,как окончательный приговор.Все остальное уже не важно.Мы чувствуем правду в упор.Таких времен не бывало прежде.Цинизм вывалился, как кишки.О какой же, милые, вы, надежде?Про какие ж, милые, вы, стишки?Сверкает лезвие брадобрея,скользит по аортето вверх, то вбок.И все-таки, чем человек добрее,тем уязвленнее будет Бог.2000

На паранойе

Я сижу на паранойе,как червяк на перегное.Рядом ходят воробьии вороны каркают.А я сижу-гляжу на паранойе.Это жуткая отрава.Как хиляют слева двое,как подходят двое справа.А я сижу-гляжу на паранойе,как будто все творится не со мной.Возвышенные лица у конвояи на Кремле знакомый часовой.Тысячелетья долбанулись лбами,скрестили

бивни в предрассветной мгле.Я позвоню своей любимой маме,чтобы теплее стало на земле.

Стихи о ленине

Немую смесь тоски и страхая называю тундрой на душе.И вместо рая в шалашея сразу вижу ленина в разливе.Не горше и не слаще, не красивей;а мерин-то – все сивей, сивей, сивей,и только тундра – тундрой на душе,и вечный ленин в вечном шалашесечет бумагу желтую крапивой.Дымит костер. Свеча щекочет теньбашки подпертой кулачком на локте.Он ни при чем. Он кукольник на когтеорла сиамского, парящего туда,где испокон ни рыбы, ни труда,а только тундра на тоске и страхе,и вечный жид в смирительной рубахедрожит и дышит паром в шалаше.Такая вот параша на душе.

Дилемма

Моя жена разумна и красива.Ей до стихов, как мне до пулемета.И в правоте ее такая сила,что мне порой повеситься охота.Послать бы слов скрещения за рамкитревожных дат рожденья и кончины.Но вдруг душа выходит все же в дамкии достигает солнечной вершины?А здесь стоят квартирные вопросы,долги, машины, дачи и дубленки.Здесь правят миром злые пылесосы,а лицами – фарфорные коронки.Такая вот забавная дилеммана лбу моем пульсирует, как вена.

Семинария

Какой печальный семинар:забор, небритые дебилы —на шконке лежа…Встанешь с нар,а там – два шага до могилы.Наук духовных ремеслоне учит правилам писаньясвоей судьбы…И смотришь злона все приколы мирозданья.

О деньгах и славе

А мне так хочется в больничкуили в глухую одиночку,чтоб каждый деньписать страничку,вдоль стен выхаживая строчку.Мне хватит жизненных припасовна сотню лет высоких фраз,написанных без прибамбасови риторических прикрас.Ни деньги, ни чины, ни славане стоят больше, чем покой,в котором обретаешь правокасаться истины рукой.

Свобода слова

Нас спасет свобода слова,у которой в ободахя увидел вдруг иногослова соловьиный страх.Можно трактор в поле выйти.Можно съесть омлет с лапшой.Говорят, товарищ Виттеголовою был большой.Можно вырядиться в тройку:сам – машина, сам – ездец.И закончить перестройкуобрезанием сердец.

Правила игры

Я знаю правила игрыв другие, лучшие миры,не изменившие реальность,но изменяющие ей.Как хороши, как свежи золотыешары на дальнем фронте дней —рождения, взросления, кончины.Шары, которым нет причины,и от которых нет теней.Как были яблоки съедобныи сны детей правдоподобны,отражены в текучке лет,освящены пустым терпеньем.Как желт и пышен был омлет,как он казался объеденьем.Тут нож с шипучей сковородкисрывает сказочный покров.И комбижир на подбородке,и привкус соды, и коровнавозно-кислая закваска.Как хороша бывает сказка.Во сне нет никаких основ,которые свергать не надо.Но пробуждение – награда.Ты жив еще. Без дураков.