Солнечный корт

Сакавич Нора

Когда они, наконец, добрались до лифтов, Нил спросил по-французски:

– Есть ли у них шансы понять французский?

– Нет. Они американцы, - сказал Жан.

– Эй, - запротестовал Нил.

– Ты едва ли идешь в счет. Не трать время, изображая обиду.

– Прекратите, - сказал агент, стоявший рядом с Нилом.
– Только английский, или мы вас разлучим, пока не найдем переводчиков.

Их провели в конференц-зал. На одном конце стола были сложены коробки, посередине лежало несколько закрытых папок, а на штативе уже была установлена видеокамера для записи сегодняшней беседы. На подставке рядом с камерой

был установлен монитор, и на нем транслировалось видео, на котором была запечатлена фигура в костюме, склонившаяся над столом. Услышав звук закрывающейся двери и скрежет стульев по полу, мужчина поднял голову и нахмурился.

Нил поприветствовал его без всякой теплоты:

– Агент Браунинг. Я уже думал, что больше никогда вас не увижу.

– Не начинай мне тут, - сказал Браунинг.
– Не хочешь объяснить, что ты делаешь в Лос-Анджелесе?

Нил открыл коробку с едой на вынос и начал есть.

– Мне разрешено навещать людей.

– Людей, - согласился Браунинг. Прежде чем Жан успел решить, относит ли это к категории «не-людей» его, Браунинг разъяснил это: - Но Стюарт Хэтфорд - не просто человек, и, по последним нашим сведениям, у него не было контактов в Лос-Анджелесе, которые могли бы увести вас обоих так далеко от дома. За исключением, возможно, этого, - сказал он, устремив тяжелый взгляд на Жана.

Один из агентов, который доставил их сюда, раскрыл папку и бросил ее на середину стола. Жан инстинктивно взглянул, и от фотографии, прикрепленной к обложке, у него перехватило дыхание. Он узнал эту заднюю веранду в доме своего детства. Его отец стоял посередине и, размахивая руками, что-то напыщенно говорил незнакомому мужчине. Его мать сидела верхом на деревянном стуле в стороне, с бутылкой вина в одной руке и стопкой бумаг в другой.

Эти люди были не важны. Все, что имело значение, это двое детей, сидевших на заднем дворе: Жан, которому было девять или десять, и крошечная Элоди, прижавшаяся к его боку. Он вспомнил ее платье с маленькими желтыми уточками. Он несколько раз неуклюже заштопывал подол, когда она порвала его о кусты ежевики, растущие на заднем дворе.

Цепи заскрипели, Жан едва мог дышать. Под столом он впился ногтями в укушенное запястье. Терпеть. Терпеть. Терпеть.

– Откуда вы это взяли?
– спросил он голосом, мало походившим на его собственный.

– Интерпол прислал это по факсу из своих архивов всего несколько минут назад, - сказал агент.
– Откуда ты это взял?

Судя по жесту, который он сделал, он имел в виду царапины на лице Жана, но Жан сказал:

– Я пошел в свою мать.

– Жан француз, - сказал Нил.
– Он пробуждает в людях жестокость каждый раз, когда открывает рот. Даже Троянцы в достаточной степени люди, чтобы довести дело до конца.

– Ты из тех, кто обвиняет других в нетерпимости, - сказал Браунинг, а Нил только безразлично пожал плечами. Жан не стал тратить время на то, чтобы обидеться на недоделанное оскорбление Нила, потому что агенты оставили эту тему и пошли дальше.
– Пришло время одному из вас начать говорить. Давай начнем с начала и, в кои-то веки, без твоего обычного дерьма.

Нил посмотрел на Жана, но Жан не мог оторвать глаз от фотографии, чтобы ответить. Наконец Нил с усталым вздохом отодвинул свой ужин и сказал:

– Ладно. Что вы хотите знать?

Взгляд

Нила на вещи был до ужаса прямолинеен. Они с Жаном впервые за много лет увидели друг друга на осеннем банкете. Если ФБР захочет поспрашивать, они найдут свидетелей, которые подтвердят, что эти двое ругались по-французски. Они поняли, кто из них кто, и, боясь быть пойманными, отчаянно пытались выяснить, каковы их отношения друг с другом и достаточно ли крепка их дружба, чтобы обеспечить им безопасность. Они непреднамеренно выдали себя Кевину, который запаниковал и был вынужден покинуть банкет, чтобы разобраться с их пугающими секретами.

Нил согласился посетить Эвермор на Рождество больше для того, чтобы воссоединиться с Жаном, чем из-за реального интереса к Воронам. Таким образом, было легко оправдать враждебное отношение Нила к остальной команде и их капитану. В его безрассудной смене внешности неизбежно обвиняли Жана и их желание вместе играть в Свите после окончания школы. Нил боялся, что его узнают, если он выйдет на более яркую сцену, поэтому Жан пытался доказать, что никто не вспомнит и не узнает его столько лет спустя. Оглядываясь назад, можно сказать, что это была идиотская авантюра, но откуда они могли знать, к каким ужасным последствиям это приведет?

Как только ФБР прекратило попытки найти лазейки в этой истории, разговор перешел на семью Жана. Здесь их гораздо больше интересовало, что скажет Жан, но у него было не так уж много ответов на их вопросы. Большую часть своего детства он провел на корте, а не на собраниях своего отца. Он смутно знал, во что инвестировал его отец, но совсем ничего не знал о его партнерах.

Его спасало то, что Эрве Моро и вполовину не был таким человеком, как Натан Веснински. Отслеживать его интересы и деловые отношения было проще, и не требовалось проницательности Жана, чтобы собрать все воедино. Больше всего ФБР, похоже, интересовало то, как эти две семьи связаны друг с другом и не будет ли Жан представлять для них проблему. Они не могли позволить себе медлить, когда дело Натана уже превратилось в полтора кошмара, над которыми нужно было работать. Жану пришлось поверить заверениям Стюарта в том, что улики, связывающие семьи Моро и Веснински, были собраны, и он стоял на своем, несмотря на любопытные вопросы агентов.

В конце концов, Нил позволил им вернуться к визиту Стюарта в город, и он прижал ботинок к ноге Жана, придумав самое лучшее, наихудшее, оправдание, какое только мог придумать. Несколько месяцев назад Нил якобы попросил Стюарта найти сестру Жана. Стюарт наконец-то нашел, где обрывался ее след, и привез их обоих в город, чтобы лично сообщить плохие новости. Здесь Нил добавил немного яда в свою историю о том, что агенты еще больше испортили и без того ужасный день, заставив их участвовать в этом допросе, и у одного из них хватило такта выглядеть виноватым.

После четырех изнурительных часов споров, включая несколько длительных перерывов, чтобы связаться с Интерполом, агенты, наконец, решили, что Жан - самая удачная встреча за последние недели. Сам Жан не представлял угрозы благодаря своей неосведомленности и незапятнанному прошлому. Теперь они могли приступить к разбору круга Эрве и вбить еще один гвоздь в крышку гроба Натана.

Жан выдержал их самодовольную реакцию, ломая контроль. Он был в двух словах от срыва, когда его и Нила, наконец, вывели из здания и запихнули обратно в машину.