Солнечный листопад-1 (ч.1-6)
Шрифт:
Под окнами одного дома пришлось устроить целый театр, все никак никто не выходил... и только спустя время в голову толкнулась мысль, что просто никого дома нет. Так и оказалось. Нет, а слабо когда уходите свет выключать?
Всего мы обошли под два десятка домов: восемь с нижней улицы, а остальные с верхней, однажды пересечась с одной группой, разразившейся приветственными криками. После хвастанья количеством конфет, у нас, как и ожидалось, оказалось больше, группа ушла наверстывать разрыв, а развеселенные мы отправились дальше.
Карманы куртки моего грузового оленя уже не вмещали все богатство, так что пришлось задействовать кармашки на его джинсах,
Мама закружилась в танце, размахивая длиной юбкой совсем как цыганка. А следом пустились в пляс все остальные. Женщины подхватили за ней до того задорную песню, что даже у меня в груди поднялось неудержимое веселье и желание присоединиться к танцующим.
Снежинки, такие крупные, почти с ноготь, медленно падали с неба. Ветра почти не было, и снежинки падали ровно... пока не достигали веселящихся. А там они уже, подхваченные вихрями от юбок, размахивающихся рук, танцевали вместе с людьми. Немрин проскочил вперед и улыбаясь подал руку, я взялась за нее, и мы присоединились к бессмысленному, неправильному танцу... но зато каждый вкладывал в него душу.
Да и в сущности, какие правила и условности, когда ты просто веселишься?
Сбивалось дыхание, окрепший мороз холодил губы, растянутые в улыбке, и шею, с которой так неосмотрительно пришлось стянуть шарф. Но кто тогда думал об этой самой неосмотрительности? Уж точно не я и не выделывающий заковыристые па, как фильмах про средние века. Я старалась ему подражать, путалась в ногах и норовила свалиться в снег, только парень был наготове и ловко ловил меня. В голове царила вселенская пустота, но я была ей так рада... я вообще была всему рада. Миру. Людям, делившимся своим весельем. И ему... Особенно ему.
Все группы должны собраться в полночь на площадке детского сада. О стороже можно не задумываться, он среди нас, только в другой группе, бегал. Довольно милый дядечка... только раздражает сильно своей безостановочной болтовней. Народ оккупировал дальний угол площадки - расселись на качелях, низких турниках, единственная скамейка была отдана бабуле, на которую она утащила своего "милка" - Немрина. Парень не смог отказать продолжающей еще с обеда кокетничать бабушке, но тайком уцепил за собой меня. Так что сидели мы втроем: по бокам я и старушка, а парень зажат между нами, как сосиска между половинками булки... Какое ужасное сравнение. Я передернулась, и недовольно покосилась на болтающих "голубков". Бабуля, а тебе не поздновато, нет?
И... что-то есть захотелось... Но конфеты из карманов таскать опасно., вон сколько народу. Еще делиться заставят.
Ближе к полуночи, как и договаривались, пришли все. Мама выбрала полянку поровнее и не так сильно занесенную снегом за день бездействия сторожа-дворника, села в серединке, вокруг нее многослойным кругом расселись остальные. Она потребовала отчета от каждой группы, и получила его. Группы, пошедшие вправо, представили наполненные наполовину мешки. Группа, ушедшая в одну сторону с нами - тоже самое. Ну а мы... наш мешок, как всегда, был полон до краев! А разве может быть по-другому, когда в "битву" вступает мама? Многие понуро опустили голову, но сокрушались недолго - шанса выиграть у них не было, и участвующие это знали.
Ежегодно победителю отдается его мешок, без дележки с остальными. И еще плюс часть от всего количества конфет - мешки всех групп вытряхиваются, а общая кучка честно делится на всех. Мама обнялась с мешком, никому его не доверяя, и, не утерпев до дома, стала командовать делением остальных конфет. Их вывалили прямо
Я обиделась. Всерьез. Но спорить было бесполезно.
Ну... ну и пусть! Я вздернула голову и ушла в противоположный угол площадки. Еще с детства помню - там росло высокое раскидистое дерево. Ветки располагались высоко, и я, тогда еще совсем мелкая, не могла до них достать даже в прыжке. Но не теперь. Физкультура всегда была не моим коньком, но лазать я любила и умела. Да что тут уметь, когда ветки растут так близко друг от друга? Словно по лестнице взбираешься... Я оседлала толстую ветку на высоте второго этажа и выплюнула хвостики конфет в подставленные ладони - пришлось зубами держать, чтобы руки освободить. Развернула и отправила в рот все поочередно, не чувствуя вкуса. Я была обижена. А еще, когда конфеты кончились, помянула это дурацкое пальто за отсутствие карманов. Все добытое осталось у Немрина... А он...
Он оказался не так уж и далеко. Со своими страданиями я не услышала, как скрипел снег, предупреждая о приближении. Я вообще заметила парня только когда он устроился на ветке чуть ниже моей. Да уж, впервые я могу не ломать шею, задирая голову, чтобы посмотреть в зеленые глаза.
В груди появилась предательская радость, что он не бросил меня.
Новенький разложил на коленях все наши богатства и протягивал попеременно то пирожки, то конфеты. Я сметала все - кушать хотелось. Вкусно... с ним вкус начал чувствоваться снова. Горка фантиков все росло и росла, девать ее было некуда - ну не мусорить же в родном садике!
– поэтому она была нагло отдана обратно.
В этот вечер он редко говорил, и это было странно, непривычно, подозрительно. Хоть и улыбался как прежде.
Парень окинул взглядом окрестности, а посмотреть было на что. Детсад построили на самой высокой точке и вид, особенно с дерева, открывался на весь поселок, ну разве что только здание детсада немного мешало. Дома, с занесенными крышами и дымок, поднимающийся из труб... ведь все читали в детстве сказки? Нет, не с Иванами-царевичами, то которых на куски нарезали, то они резали кого-то... Другие. Добрые. Вот там такие же домики были, нередко нарисованные на страницах между текстом. Дальние поля, бескрайние белоснежные равнины, изредка поднимающиеся в холмы... когда смотришь на них, появляется ощущение такой же бескрайней свободы.
– А ты любишь высоту, - говорит парень, запрокидывая голову и касаясь макушкой древесной коры. Я киваю, соглашаясь. Забираясь на высоту ты отрываешься от земли, грязь чужих эмоций, амбиций, требований, условностей и правил общества тебя больше не касаются. Ты - свободен, и как же пьяняща эта свобода!
Жаль только, что она недолга.
– Знаешь, Сонь, - задумчиво говорит Немрин, поворачивая ко мне голову, но смотря из-под опущенных век куда-то вбок, вдаль. И выражение лица у него совершенно нечитаемое.
– Здесь ощущаешь себя немного птицей, которая присела на ветку, чтобы окинуть цепким птичьим взглядом поля, выбирая дальнейший путь. Но птица присела совсем ненадолго - простор манит все сильнее, и она срывается с ветки, расправляет верные крылья навстречу своему пути. Своей свободы. Она просто летит. И ни о чем не думает.