Солнечный листопад-1 (ч.1-6)

Левченко Елизавета

По спине пробежал холодок, как будто за ней стояла такая хорошая глыба льда, только что привезенная из Антарктики. А еще плюс к холоду лопатки пронзили иголочки страха. За нашими с Семой плечами вырос Леша с каменным лицом и светящимися угрозой взглядом. Причем, направленным на один объект - сбледневшего Сему. Вот он, источник страха... на такого Лешу взглянешь - душа в пятки забьется и откажется возвращаться обратно.

Сема поспешил догнать своего товарища. Страх понемногу пропадал, глаза Леши становились все более спокойными. К счастью, невыносимо длинный коридор - он что, через полгорода тянулся?
– окончился железными дверьми с табличкой "Выход". За ней оказалась

еще одна лестница, наподобие предыдущей. Только эта отличалась наличием широкой площадки на каждом этаже. Сема и этот его товарищ остановились на втором. Последний приоткрыл ее и быстро нырнул внутрь, Сема сделал знак идти за ним и исчез следом. Леша попридержал дверь, чтобы я зашла, и только потом зашел сам. Еще один коридорчик - по левую руку стена, а по правую - плотная... портьера - кажется, так называют этот огромный занавес на сцене. А еще - она очень тяжелая, прямо как ковер, если бы его подвесили вот так же. Три высокие ступеньки - парни взлетели по ним, мне пришлось попыхтеть.

И когда моя нога ступила на пол... я оказалась за кулисами. Боже, чего только тут не было: к стене прислонены разнообразные, как по размерам, так и по содержанию, декорации и картины, навалены какие-то коробки, открытые и закрытые, чурки или тумбы - было сложно понять, что именно, - обитые тканью; в самом углу скромно притулился круглый столик с парой стульев под старину. Потом заприметила еще и деревья не нарисованные, а настоящие... ой, ну то есть муляж. Единственная в стене дверь распахнулась, из нее показался чей-то зад, потом весь человек, за ним огромадное, превышающее его рост раза в два сооружение непонятного назначения, и затем - человек номер два. Оговорю - они оба были разнаряжены в средневековые костюмы, только еще более богатые, чем у встреченного на лестнице: в обильном количестве присутствовали разнообразные кружева и стоящее строго горизонтально жабо. Видок у тащащих был до того потрепанный и несчастный, что я даже им посочувствовала. Один из них, который из двери первым появился, увидел Сему и принялся орать на него, и чаще всего повторялось: "Что так долго?!" Оп... по виду не скажешь, это оказалась девушка, а не парень... Вот что делает с людьми сценический костюм. Девушка решительно выпустила из рук край громадного нечта - парень с другой стороны громко и с выражением матюкнулся - проорала, чтобы он дальше "эту бандуру тащил сам", задрала подбородок и гордо удалилась за занавес. А взамен нее за кулисы выскочила дама, хм, весьма объемных объемов. Такая кустодиевская дамочка в самом соку и расцвете сил. На голове дама имела нечто, что я мимоходом окрестила "вороньим гнездом", на выдающемся носу покоились очки за изящной цепочке. Дородное тело было обтянуло в строгий пиджак, не скрывающий, хм, большое достоинство каждой женщины, и в летящую темную юбку до середины икры. На ногах - кокетливые лодочки.

При виде дамы парни застыли, как солдатики.

– Бугамов!
– Мощно рявкнула она. Я вообще удивлена, что бедного паренька - это тот, кто до сих пор поддерживал край громадного нечта - не снесло таким ревом. Но парик у него заколебался, да...
– Я тебе сейчас за мат-перемат язык вырву и задницу засуну!

Я поперхнулась вдохом и округлила глаза. Ого ж себе! Какая женщина...

Паренек перепугался и дрожащим голосом выдавил:

– Марь Пална, да эшафот этот по пальцам мне как ухнул! Вы бы на моем месте не выругались?

– Выругалась, - уменьшила децибелы Марь которая Пална, и почти благосклонно ответила.
– Но!
– выделила она.
– Выругалась культурным русским языком. Какому вас и учу, студентов окаянных, на лекциях!

Паренек повинился. Очень благоразумно поступил, я бы на его месте тоже поспешила извиниться.

Внушительная женщина. Трепет наводит... пугающий. Ну прямо как трепет перед Агрономом...

Дама шагнула к пареньку, отвесила ему хорошую затрещину и велела занести, наконец, эшафот куда надо, указав на портьеру. Где-то я видела уже такой жест... ну да, на картине одной, с одним из русских царей... или цариц, не помню. Но жест в точь-точь такой же!

Внушительная дама волей судьбы развернулась к нам.

...А очки у нее напоминали глаза японца - их края также изгибались вверх. Признаю, лицо женщины было очень даже красиво. Пусть оно и неправильное, но все равно - красивое. И такое... дышащее материнской суровостью. За стеклами очков - сталь и... приговор.

Я сглотнула и, не осознавая что делаю, сделала шаг назад, уперлась в спасительного Лешу и вжалась в него со всей дури, на ощупь ища его руку. Рука была нащупана и крепко сжата. А когда я пугаюсь, сжимаю ого-го как.

– Это еще что?!
– заорала, переплюнув пароходную сирену, Марь Пална, указывая на нас. Еще никогда в жизни мне не хотелось так сильно заделаться еще ниже и неприметнее. Желательнее, сантиметра эдак под три, и спрятаться за брючину Леши.

– А! Марь Платоновна, - натужно откликнулся Сема, который как раз занял место ушедшей девушки-парня, и приподнял край эшафота, - я же предупреждал, что к нам на репетицию придет мой друг.

Мы с Лешей были просканированы дородной дамой с суровым взглядом. Ей бы следователем работать, подозреваемых допрашивать...

– Это баранистый который?
– уточнила Марь, к отчеству которой прибавилась дополнительная буква. Леша скрипнул зубами. Ага, этот звук я тоже ни с чем не перепутаю. Лежик в детстве забавился и с неделю зубами скрипел... пока у него зуб не выпал. Жаль что не коренной.

– Нет, не он, - мстительно сдал Сема, ухмыляясь.
– Девушка. Ее зовут Соня и мы с ней знакомы с детства.

Сканер еще раз прошелся по мне.

– Друг, значит?
– с подозрением переспросила Марь Платоновна. Только это был риторический вопрос.

– Друг, - Леша не дал высказаться раскрывшему рот Семену, - и только он. Соня моя девушка, - доброжелательным тоном - это на который покупаются все люди без исключения - сказал он, делая акцент на "моя" и приобнимая одной рукой мои плечи. Другую его руку я продолжала сжимать. Опомнилась, разжала пальцы. Мне показалось, или парень облегченно выдохнул?

И только после этого вспыхнула.

Сталь в глазах Марь Платоновны несколько смягчилась. Предположу, что покорил суровую женщину безотказным средством в виде улыбки.

Сема отвернулся, кивнул "соседу" по несчастью и потащил эшафот за занавес.

– Вот оно как, - не только глаза Марь Павловны смягчились, но и голос стал бархатистым. Она даже улыбнулась.
– Друзьям, как и зрителям, мы всегда рады! Давайте, дуйте, дети, в зал и там размещайтесь, мы скоро начнем.

Я даже не обиделась на "ребенка", засмотревшись на преобразование суровой дамы в заботливую, улыбающуюся матушку. Таких еще мировыми называют, потому что они любят вокруг себя всех, кто подходит под критерий "от нуля до двадцати пяти" и называет их детьми/детишками/ребятками - нужно подчеркнуть. Преображение потрясло не меньше, чем первое впечатление. А я думала, что его ничем не переплюнуть...

Рука Леши с плеча скользнула ниже, сжала мою ладонь и потянула в сторону. Я повернулась - парень спустился со ступенек и терпеливо ждал, когда я сделаю тоже самое.