Солнечный змей
Шрифт:
– Это их корабль, – прошептал Речник, настороженно глядя на обломки. – Он разбился. А там… они забрали твой, так?
Пленник ничего не ответил – скорее всего, даже не слышал. Он шёл медленно – мешали верёвки, опутавшие лодыжки. Пальцы на ступнях, как и рука, выгнуты были странно, противоестественно…
– Стой, – не своим голосом сказал Речник, обойдя валуны и поворачиваясь к ним лицом. Сармат стоял у огромного камня, гладил вывернутую руку и пустыми глазами смотрел на Фрисса. Тот скрипнул зубами и медленно – что-то, кроме него, сидело в этом теле и противилось каждому движению – опустил бластер.
–
Неяркий луч бластера пережёг путы. Тонкие фриловые верёвки рассыпались, оставив зловонный дым. Сармат не шелохнулся.
– Уходи, пока они не видят, – тихо сказал Фрисс. – Скажу, что ты мёртв. Они не пойдут проверять. Где-то, наверное, есть другие сарматы, и ты к ним выйдешь. Ты можешь идти?
Древний не ответил и не двинулся с места. Его взгляд опустился к повреждённой руке. Он будто не замечал Речника. Фрисс посмотрел на окровавленный рукав, и его передёрнуло.
– Она не сломана, только вывихнута, – прошептал он. – Я могу вправить. Так тебе будет легче.
Сармат молча посмотрел на него и вновь опустил голову.
– Хорошо, – кивнул Речник. – Ты не веришь мне. Ещё бы…
Он бросил бластер в траву и показал Древнему пустые ладони.
– Я безоружен. Не пугайся. Я подойду и посмотрю, что с твоей рукой. Если получится – вправлю. Мне нечем унять боль, но она пройдёт быстро, если кости будут на месте. Ты слышишь меня?
Сармат выпрямился и очень медленно опустил искалеченную руку. Она бессильно повисла вдоль бока. Фрисс кивнул.
– Потерпи немного, – он сделал три шага и оказался рядом с пленником. Этот Древний Сармат был таким же рослым, как Гедимин, и Фрисс поднял руку, чтобы дотянуться до его плеча. Оно казалось раскалённым – Речник удивился даже, что тонкий фрил не идёт пузырями на горячей коже.
– Да, ничего не сломано, – пробормотал Фрисс, второй рукой перехватывая предплечье. – Вот так…
Щиток перед глазами взорвался красным. Что-то смяло его, и Речник услышал хруст собственного черепа. Сармат отшвырнул его – Фрисс видел свою кровь на его руке – и наклонился к траве, поднимая бластер.
– Постой… – прошептал Речник. Тело уже не слушалось его, в глазах стремительно темнело. В последний миг он увидел, как сармат с бессильно болтающейся рукой выглядывает из-за скал, и бластер блестит в его ладони. Потом сгустился мрак, и что-то нестерпимо холодное прикоснулось к груди.
– Гвиса, очнись, – полузнакомое лицо склонилось над ним, ледяная ладонь дотронулась до лба. – Ты кричал и бился. Что ты видел?
– Войну, – прошептал Речник, ощупывая висок. Боль до сих пор пульсировала в «разбитом» черепе. Фрисс посмотрел на свою руку и удивился, не увидев крови.
– Он не понял, – Речник тихо застонал. – Он изнемогал от боли, думал, что я – его враг. Конечно, он не понял…
– Выпей, – Нецис сунул ему под нос флягу. – Ничего не случилось, Гвиса. Всё тихо. Полночь уже миновала – ты просил разбудить…
– Ага, – пробормотал Речник. – Я помню, Неци… Ксарна. Приснится же бред… Не надо меня поить, не хочу заснуть в карауле. Громко я кричал? Никто не слышал?
…Двухвостка раздосадованно фыркнула, а Нецис покачал головой и хлопнул по краю панциря – в воротах Нусунджиа, едва освещённых первыми лучами рассвета, уже толпилось стадо куманов, и тучная старуха в
– Всех моих куманов уже перекусали! – услышал Речник пронзительный вопль. – Ты смотри на них, смотри, не отворачивай рыло! Только и знаешь, что жрать и напиваться! На что вас тут поставили, если вы змей отогнать не можете?!
– Иди, иди, – благодушно сказал немолодой стражник, жестом приказывая отряду отойти с дороги – куманы, разбушевавшиеся от воплей, уже начали метаться, и тычки тупыми концами копий их не сдерживали, только раззадоривали. – Иди, пока хвосты не прищемило.
Ледяная рука Нециса сомкнулась на плече Речника, и он вздрогнул – он и не заметил, как приподнимается и настороженно смотрит на женщину и ящеров. Старуха испустила несвязный вопль, потрясая руками, и пинком направила птицу вперёд. Куманы промчались мимо Двухвостки, рявкая друг на друга. Флона тихо зарычала и ткнулась мордой в створку ворот.
– Хорошее утречко, – пробормотал стражник, утирая лоб. – И таких ещё полсотни, храни меня Всеогнистый. Хаэй! Чужеземец, придержи своё чудище. Из каких ты краёв, и по каким делам?
…Пятое стадо куманов с нестройным рёвом протопало мимо. Лучи солнца уже пробивались сквозь бойницы – по ту сторону стены, как видно, была галерея. Фрисс с каменным лицом достал из кошеля два медных зилана и показал их стражнику. Тот, помедлив, кивнул. Над слишком узкими воротами лязгнул гонг – тем, кто выходил из города, следовало остеречься.
– Если хочешь продавать тут зелья, прежде зайди в Китаамоши, – сказал стражник, ткнув пальцем в Нециса. – Без разрешения не торгуй. Нам тут, в городе, нужны хорошие люди, а не дым и грохот. Да?
– Хорошо, – кивнул Некромант, недовольно покосившись на Фрисса и незаметно толкая его в бок. – Одной хватит, Гвиса. Едем!
… – Поотгрызает она им хвосты, как пить дать, – поморщился Речник, отоворачиваясь от загона. Куманы катались клубком в пыли, медленный, как течение в болоте, сторож вытаскивал из загона гнездо с яйцами, Двухвостка молча смотрела на ящеров, и хвосты её размеренно хлестали по панцирю.
– Мррф, – фыркнул Алсаг, прижимаясь боком к ноге Фрисса.
– Будет тебе питьё, – кивнул тот. – Но разбавленное – и в меру. Ксарна, ты по лавкам не пойдёшь?
– Ну не в полдень же! – укоризненно взглянул на Речника Некромант. – Не все так любят солнце, как ты, Гвиса.
Этот постоялый двор в пяти шагах от храмовой стены – прямо в тени красной гранёной башни с многоярусной крышей – строился, должно быть, не для путников, тут кто-то жил – и жил небедно. Стены из жёлтого камня подолгу хранили прохладу, маленькие окна занавесили, но замуровать не решились, на перекладинах под чересчур высоким потолком пристроились отии. На прохладном полу, прямо на истоптанных циновках, валялась ярко-рыжая Фагита и задумчиво переглядывалась то с Алсагом, то со здоровенной гиеной, прочным ремнём привязанной к стене. Хозяин гиены сидел невдалеке, с ремешками наготове – миска зверя уже почти опустела, и пасть ему следовало завязать. Алсаг шевелил ушами, но не поднимал морды от чаши – Фрисс, как и обещал, налил ему разбавленной мутной браги. Это пойло здесь называли «угми», оно же плескалось и в чашке перед самим Речником.