Соломенное сердце

Алатова Тата

Наконец шлагбаум поднялся, и Даня не удержался от облегченного вздоха: свобода, свобода.

— Так что там с княжной Катей? — спросила Поля, когда КПП превратился в маленькую точку в зеркалах заднего вида.

— Девчонка, — батюшка Леонид залпом допил квас и икнул. — Вообразила себе, что может облапошить богиню Дару… Говорит — свяжи этого мужчину со мной брачными обязательствами, да поскорее. «Воля ваша, — отвечаю я, — да только ведь жених мертвецки пьян и, смею заметить, храпит так, что стены сотрясаются». Все равно, говорит она, мы с ним

потом разберемся. Притащила даже мастера рун с собой, рисуй говорит, свои закорючки, чтобы никуда от меня жених-то не делся. Словом, полнейшее безобразие. Я вот представил себе, как просыпаешься ты такой, а на тебя незнакомую девицу навесили, женись мол, и все тут, — аж мурашками весь покрылся. Страх-то какой.

— И за кого же так рвется княжна? — спросил Даня, хоть и догадывался.

— Так за Акобу… Мне бы позлорадствовать: мол, так ему, поганцу, и надобно, а я его шкуру вместо этого спас. Провел церемонию с фигой в кармане, ха!

— Так руны же, — напомнила Поля.

— Руны на священное слово настроены, а у меня фига… словом, просто замысловатые картинки в итоге. Вот и уношу теперь ноги, пока Акоба не проспался, а княжна не поняла, что все еще в девках. Она ведь как думала: пришлый батюшка из диких краев послушно выполнит все, что ему велят, а потом уедет куда подальше, с глаз долой, от слухов подальше. А я ей — фигу!

— А если бы без фиги?

— Ох и страшное княжна придумала: намалевать на Акобе несмываемую руну, которая бы так сильно чесалась у жениха и зудела, что не видать ему покоя, пока не переплетется венками с той, у кого парная руна.

— А она молодец, — хмыкнула Поля. — Поняла, что Верхогорья ей не избежать, и сразу решила оформить союз с самым амбициозным и перспективным дикарем.

— По любви или расчету, — провозгласил батюшка Леонид, — не суть, но обе стороны обязаны быть согласными! Или хотя бы в сознании.

— А гармошку-то спер, — засмеялся Даня.

Батюшка попытался что-то наиграть, но быстро притомился и вскоре заснул.

— Знаешь, — сказал Даня, — я даже немного жалею, что батюшка у нас такой принципиальный. Посмотрел бы я на Акобу, который проснулся после попойки, а у него зудит и чешется и княжна Катя нависает над кроватью с рассолом и калиной-рябиной.

— А я просто рада, что мы едем подальше от Лесовских. Жаль только, что я так и не повидалась с Егоркой. Бедный… Если княжна Катя отправляется в Верхогорье, то ему светит княжество.

— Насколько я знаю эту девицу, она все равно так или этак выскочит за Акобу, чтобы подмять под себя Верхогорье целиком. Не будет она размениваться на наместника, маловато ей будет.

— А старик Постельный ведь прав, — согласился Даня, — повезло мне, что я стал Стужевым.

Глава 34

Поля рулила и думала, думала и рулила, и кровь Федоровского, которую она совершенно случайно попробовала, уже перебродила и выветрилась, а надежда осталась. Казалось,

ее коснулась уверенность богини Дары, что все, чего она желает, — это правильно, это сбудется.

Даня вполне ловко притворялся, что его вовсе не расстраивает бесчувственность жены, он умело делал вид, что ему хорошо и с такой Полей, и скорее всего они проживут хорошую, дружную жизнь. Даня справится с чем угодно, он с детства привык терпеть и не жаловаться, а вот Поля до конца своих дней будет знать, что могло быть все иначе, острее, ярче, интереснее.

— Первая жрица что-то говорила о том, что надо сжечь соломенную куклу, чтобы поговорить с ней, — припомнила она. — На разговоры меня пока не тянет, а вот сжечь что-нибудь — очень даже. Я так зла, что готова спалить весь этот мир.

— Ой, это еще кто такой злобный в тебе проснулся? — насторожился Даня. — Волчицы и мертвой старухи нам недостаточно, неужели есть еще какая-то нечисть?

Стрелка спидометра давно перевалила за 150 километров, и Поля не собиралась тормозить. Перевал за окнами превратился в одну серую смазанность.

— Может, ты впервые видишь меня саму, — усмехнулась она.

— Виделись уже, — напомнил Даня, — три дня первой ночи.

Он не сводил глаз со спидометра, однако никаких замечаний на этот счет себе не позволял.

И только на КПП Поля прикоснулась к тормозу, внедорожник взвизгнул, батюшка Леонид громко выругался, не просыпаясь, а Поля бросилась к зданию.

— Где он? — крикнула она рыжему детине, замещавшему Горыча.

— А?

— Федоровский!

Даня едва успевал за ней. Он был насторожен, бросал на Полю долгие встревоженные взгляды, однако держал себя в руках, не вмешивался.

От собственной решимости было страшно, весело и азартно.

Федоровский, привязанный прочной веревкой к колонне таможни, пил чай. Рядом резалась в карты пара охотников.

— Ты! — Поля нависла над ним, уперев руки в бока.

Федоровский чуть чаем не захлебнулся, на его лице проступил ужас.

— У-у-у-у! — взвыл он. — Не подходи ко мне, зверюга!

Охотники уставились на нее с уважением — такая малявка и так запугала этого гнусного мародера.

Они просто не знали, что «зверюга» — это не эвфемизм.

— Пойдешь со мной, — рявкнула Поля.

— Никуда не пойду! — рьяно заверил ее Федоровский.

Она сузила глаза, приподняв верхнюю губу. Он прижал к груди искусанную руку.

— Эм, вообще-то это пленник, которого надо доставить в Сытоглотку, — вмешался рыжий детина. — Арра будет решать, что с ним делать.

— Доставим, — кивнула Поля. — Он будет хорошо себя вести по дороге. Правда, Федоровский?

— Не отдавайте меня ей, — взмолился он, и это решило дело. Охотники поднялись и начали отвязывать вредителя.

***

При посторонних, а их был целый салон, Даня не задавал никаких вопросов, весело балагурил с одним из охотников, отправившихся в качестве конвоя, и с пробудившимся батюшкой Леонидом.