Соломенное сердце
Шрифт:
В номере было тепло и уютно, а за окном бушевал ливень.
Поля так устала, что Даня ее выкупал, как ребенка, бережно и нежно, завернул в толстый халат и отнес на кровать. Она потянула его за футболку, молча предлагая полежать рядом, и Даня послушался.
— Расскажи, — тихонько попросила Поля, рисуя пальцами узоры на Даниной груди.
— Что рассказать?
— Тебе было очень грустно в горной управе?
Он уже хотел отшутиться, сказать что-то веселое и успокаивающее, но она добавила:
— Помоги
— Я видел. Но в машине было столько людей, что я не решился спросить, почему.
— Я плакала от злости на первую жрицу.
— Да уж, завидное наследство нам оставила бабуля. Хорошо, Поленька: мне было грустно в горной управе — потому что князь уверен, что я ненавижу его. А я — нет. Мне все равно. Это значит, что я хуже, чем князь думает обо мне?
— Если тебе важно, что он о тебе думает, значит, тебе не все равно, — рассудительно возразила Поля.
— И еще я хотел бы увидеть княгиню, но боюсь разбередить ее раны. Хотя все переживания этого дня затмила твоя волчица.
— Страшно тебе? — спросила она, приподнявшись. — Боишься, что я перекинусь, пока ты спишь, и перегрызу тебе горло?
— Что? — изумился он, а потом расхохотался, обхватил ее голову руками и поцеловал в лоб. — Мне бы хотелось сказать, что я буду рад пасть от твоей руки… то есть клыков, но я не настолько балабол. Нет, душа моя, я эгоистично радуюсь тому, что моя жена способна постоять за себя — и за меня заодно. Вот обалдеют тринадцать братьев, если вздумают за мной явиться!
— Это смешно? — сосредоточенно хмурясь, уточнила Поля.
— Нет, — тут же покаялся Даня. — Но немного да. Представляешь, если ручные мунны старейшин донесут о том, как ты на четырех лапах прыгала? Да плюс слухи, которые я так старательно распускал, — ну про то, что ты мастерица проклятий. И я смогу рассказывать всем подряд, что моя жена — самая зловещая и грозная во всем Верхогорье. И тогда не найдется ни одного дурака, который осмелится тебя обидеть, а у меня всегда будет прекрасная тема для новых баек…
— Есть ли что-нибудь, не забавляющее тебя? — спросила она с улыбкой.
Этот день был тяжелым, изматывающим, пугающим и никак не забавным, но он уже почти превратился во «вчера», а только глупец страдает об ушедшем.
Поэтому Даня охотно закрыл глаза, чтобы побыстрей перенестись в завтра, обнял Полю покрепче и спросил, тепло проваливаясь в сон:
— Ты злишься на первую жрицу из-за волчицы?
Полин голос тоже звучал уже совсем вяло, слабо:
— Она создала меня, правильно ли роптать на своего создателя? Но, шайны ее забери, почему же она лишила меня — меня?
Они завтракали в ресторане гостиницы, и это было действительно вкусно.
Даня считал себя аскетом, бродягой, который сможет спать на голых камнях и питаться, чем Дара пошлет, но ему определенно нравилось это утро, и он подносил к Полиным губам нежнейший сыр, и ягоды,
Даня проследил за ее взглядом: через несколько столиков от них сидела красивая женщина со следами лихорадки на бледном лице. Она не сводила с них живых черных глаз, полных сияния. Сердце пребольно стукнулось о грудную клетку: мама.
Мягкая улыбка осветила ее, а Даня так и сидел, будто окаменев, не в силах что-то сказать или сделать. Его поразило, как мгновенно он узнал ее, будто и не старался забыть много лет.
А потом явился Постельный, всплеснул руками и увел за собой не сопротивляющуюся, покорную княгиню.
Пора было убираться из Первогорска, пока призраки совсем не окружили Даню.
На улице их ждал батюшка Леонид, явно утомленный княжеским застольем. Он меланхолично наигрывал на губной гармошке, сидя на парапете, дрыгал ногой и частенько прерывался, чтобы выпить кваса из наполовину опустевшей бутылки.
— Долго спите, — приветствовал он Даню с Полей.
— А ты чего?
— А я совсем не ложился. Всю ночь благословлял крепкий торговый союз да во всех подробностях. Пили за то и за это, а уж слов истратили — не сосчитать. Старейшины вообще не знают усталости, а Герка-то Акоба уже к полуночи сдулся, его, смешно сказать, уносили… Противный он, заносчивый, а еще к нашей Поле давеча приставал.
— К нашей Поле? — переспросил Даня скептически. — Батюшка, ты у кого гармонику спер?
— Спер у княжны, — гордо ответил он, с трудом встал и покачнулся. Да он все еще пьян, осенило Даню, и он поспешил подхватить его за тощие плечи, пока священнослужитель не растянулся на асфальте.
— Что ты делал с княжной? Поль, найди нам такси… Батюшка, тебе вообще куда?
— Мне — отсюда.
— Поленька, такси до КПП, машина-то там осталась.
Она закрутила головой и почти сразу замахала руками, привлекая внимание.
— Княжна требовала, чтобы я тайно обручил ее, — захихикал батюшка.
— Княжна Катя? — удивилась Поля, открывая перед ними дверь такси.
Даня запихал пьянчугу на заднее сиденье, уселся рядом, поддерживая то и дело заваливающуюся тушку.
— Тс-с, это секрет!
Закатив глаза, Даня повременил с расспросами. Потом им с Полей пришлось приложить немало усилий, чтобы перетащить батюшку из такси во внедорожник, а потом еще долго дожидаться разрешения на выезд. Женщина в форменном кителе переговаривалась по рации с таким видом, будто защищала границу.
Скоро это КПП станет простой формальностью, люди начнут свободно перемещаться из Верхогорья в Плоскогорье и обратно, как это было пятнадцать лет назад. Даня не сомневался в том, что князь выполнит данное Поле слово, — Лесовские не жульничали по мелочам, — но не сомневался он и в том, что своей выгоды тот не упустит. Впрочем, старейшины тоже не лыком шиты, и переговоры могут занять недели.