Солона ты, земля!
Шрифт:
— Нет.
— А откуда ты узнал?
— По его замашкам видно было.
— По каким именно замашкам?
— По офицерским его замашкам.
— В чем они выражались, эти замашки? Может, они вовсе и не офицерские?
— Ты мне рассказывай! А то я офицерские замашки не знаю. Три года солдатчины отдюбал.
— Слушай меня внимательно. Конкретно в чем выражались эти офицерские замашки у комиссара Белоножкина?
— Как в чем? — удивился Винокуров. — Во всем. И шинель офицерская с орлами
— Ну, какие замашки-то? Конкретно.
— А чего тут конкретно? Говорит, чтоб дисциплина была такая же, как раньше в царской армии.
— Так и говорил: чтоб, как в царской армии?
— Ну, говорить не говорил. Но к этому клонил.
— Как клонил?
— «Как», «как»? Чтоб подчинялись все. И чтоб вообще, как в армии было. Будто мы в армии не были, не знаем, как это бывает в армии. Так вот он и требовал.
— А вы не хотите, чтоб как в армии, да?
— Знамо дело. Кому это охота в солдатчину опять! За что боролись? За что кровь проливали? Чтоб опять, как в старину, как при царе-батюшке? Не-ет. Мы этак ке хотим.
— За это вы его и убили?
— За это и убили. Пусть не поворачивает назад оглобли.
— Ясно. Вопросы будут? — повернул Степан Сладких голову вправо, влево, спрашивая у своих подручных. — Вопросов нет.
— Что-то мы про свидетелей забыли, — напомнил один из судейской тройки, с рыжими усами который.
Главный из судей, Степан Сладких, порылся в бумагах, благо их было не так много, заглянул в один из листков, поднял голову, отыскивая начальника караула.
— Привести свидетеля Чайникова.
Чайников вошел вразвалочку, помахивая плетью. Он, несомненно, хотел скрыть свое волнение. Но ему пока это мало удавалось. Все заметили, что такого лихого разведчика, а мандраже тоже берет. Да оно как не быть этому мандраже, ежели в его эскадроне все это случилось. По правилу-то он тоже отвечать должен наравне с ними со всеми — тут же сидеть, на этой скамейке… Он подошел к амвону, остановился, выставив вперед правую ногу в до блеска начищенном сапоге.
— Вы командир разведчиков?
— Да, я.
— Чайников Н. С.?
Чайников кивнул и сглотнул слюну.
— Слушай меня внимательно. Что вы можете сказать об убийстве комиссара Белоножкина вашими разведчиками?
— А что тут скажешь? Они же сами все рассказали об этом. Я-то что еще могу добавить?..
— Вы знали, что ваши люди готовят злодейское убийство?
— Откуда мне знать!
— Наверняка разговоры были о том, что вот, мол, офицер и все такое. Не слышали?
— Нет, не слышал. Мало ли разговоров в эскадроне. Особенно по пьянке.
Больше спрашивать было не о чем. Зал начинал уже догадываться, что суд — новичок в этих судейских делах, не искушен в мудростях
— А ты чего молчишь, притаился? — словно обрадовался судья, увидев Фильку.
Филька пожал плечами:
— Так меня не спрашивали.
— Ну, так слушай меня внимательно.
— Слушаю, — Фильку знобило.
— Стрелял в комиссара Белоножкина?
Он закивал головой часто, часто.
— Но я не попал.
Вот этого судья не ожидал — такого поворота.
— Как не попал?
— Не попал в Белоножкина.
— А чем ты докажешь, что не попал?
Филька опять пожал плечами.
— Я вообще не целился. Как это можно в человека, да еще в своего же, стрелять?
— А как они стреляли? — кивнул судья на Чернышева и Винокурова.
Филька пожал плечами — это их дело, как они стреляли.
— А если и они скажут, что не стреляли в Белоножкина, тогда как понимать, кто же убил комиссара?
Филька снова пожал плечами.
— Не-ет, друг ситный, так не бывает, чтобы все стреляли, а один не стрелял бы. С чего бы это ради? Ну, с чего?
— Не может он в человека стрелять! — выкрикнул вдруг из зала дед Юдин. — Он забулдыжный — это правда. Но чтоб человека убить — этого он не может. Это, Степушка, верь моему слову.
Судья, как гусак, вытянул шею, вглядываясь в полумрак зала. Постучал карандашом по графину. Но так как из графина еще не успели отпить воды, звону не получилось. А стуку глухому, не звонкому не вняли. И вообще партизаны были в большинстве своем на стороне подсудимых — как-никак все они тутошние, свои. А эти мрачные костоломы, этот какой-то ревтрибунал, который впервые появился в здешних краях, вызывали явную неприязнь.
— Прошу не мешать трибуналу работать.
Кто-то нехотя, вяло ответил:
— Работай. Кто тебе мешает…
Судья начал нервничать. Приподнялся на полусогнутых, обвел зал строгим бульдожьим взглядом.
— Кто будет нарушать, того комендантский взвод при ревтрибунале в момент выведет из зала. Понятно?
Тихо стало в зале. Не испугались, что выведут, а подействовали незнакомые, нездешние слова «комендантский взвод», «ревтрибунал». Судья, успокоившись, снова уселся за стол. Повернулся к Фильке Кочетову.
— Слушай меня внимательно. Ты согласен, что это несправедливо: стреляли все, а отвечать только двоим?