Солона ты, земля!
Шрифт:
Плотников с удовольствием пил чай. Пил вприкуску с кусочком сахара. Поглядывал на Данилова, будто подзадоривая его своим разговором.
— Кстати, о самодержавии. Тогда демократических сил вокруг царя было больше, чем сейчас вокруг Ленина. В. канун мартовской революции в России было более ста политических партий и других общественных организаций! Более ста! А газет сколько! Только большевики издавали семнадцать ежедневных газет. А сейчас? Все до одной партии ликвидированы, все оппозиционные газеты закрыты. Говорили, что все это якобы только на время. Три года прошло — ничего не меняется. Наоборот, режим все ужесточается, введено чрезвычайное положение в губернии, губревком приказывает расстреливать на месте без суда и прокурора таких, как я, не согласных с новой властью. Со мной поступили: еще по-божески — посадили и — все. Сулятся скоро выпустить… А дальше? Что будет со мной дальше? Я
Плотников поднялся и зашагал по кабинету. Задорные искорки из глаз исчезли. Лицо стало строгим. Даже суровым. Он ходил и ходил, твердо ставя ногу на каблук. Данилов тоже ходил. Но его шаг был мягче, пластичнее и ходил он не через всю комнату, не по диагонали, как Плотников, а вдоль дальней стены, около занавески, которая отгораживала его кровать от остальной части кабинета.
— Но вот выпустят меня, — остановился Плотников перед Даниловым. — Слушай, — вдруг встрепенулся он и в глазах засуетились бесенята. — А если я сбегу отсюда, ну, из тюрьмы, ты меня ловить будешь?
Данилов дернул плечом.
— А зачем вам сбегать? Вас и так скоро отпустят. Многих отпускают.
— Ну, а все-таки — возьму вот и сбегу. Будешь ловить?
— Наверное — буду.
— И будешь думать, что вершишь правое дело.
— Нет. О вас я так думать не буду.
Плотников помолчал.
— Много мужиков сейчас за оружие взялось?
— Взялось? Они его и не бросали. Как полки наши распустили, так они и ушли по домам со своим оружием. С каким Советскую власть завоевывали, с тем оружием и против нее пошли сейчас.
— Много?
— Много. Формируют части особого назначения из добровольцев бороться с этими бандами.
— Бандами?
— Да. Так их именуют.
— Мамонтову предлагают возглавить?
— Не знаю. Не слышал.
— Предлагали. Он отказался, говорят. Тогда товарищу Анатолию предложили. Тот согласился.
— Очень может быть, что и согласился. Тут кроме этого губком запрашивает регулярные войска на подавление.
— Значит, жареным запахло… Ну, да ладно. Поживем — увидим. А вообще-то, как ты думаешь, чем мне заниматься, если меня выпустят? Вот ты куда бы меня поставил?.. В милицию к тебе я не пойду — терзать мужика не буду. Куда я годен, как ты думаешь? Вот ты знаешь мой взгляд на современную жизнь, знаешь мои интересы, мой характер. Что бы я мог делать?
— Я на вашем месте в армию бы ушел. Подальше от крестьянской жизни, подальше от мужика. Независимо от того, как будет преобразовываться жизнь мужика, вы все равно не будете согласны с этими преобразованиями. И вам будет больно… Вот сейчас в селе будут создаваться коммуны. Они, собственно, уже создаются во многих селах. Такие мужики, как Никандрович, в эти коммуны не пойдут. Пойдет беднота…
— Ты знаешь, что получится из этих коммун? — перебил он Данилова. — Государство посадит себе на шею еще одну огромную ораву нахлебников. Что такое бедняк в деревне? Тем более — в Сибири? Это или — больной человек, какой- нибудь килун, с грыжей, работать не может или есть такие неумехи, за что такой человек ни возьмется, все у него валится из рук. Но таких в деревне мало. Бедняки в основном — это лодыри. Те, кто любит полежать. Пораньше лечь да попозже встать. Вот что такое бедняк в деревне, особенно у нас, в Сибири, где земли вволю, где земля в основном такая, что воткни оглоблю — тарантас вырастет. И вот представь себе, соберутся такие в артель, в эту самую коммуну, что из этого получится? В председатели к ним порядочный, работящий не пойдет. Председателем будет такой же лодырь — Троха-Летун пойдет в председатели… И вот представь себе, будет эта артель работать с восьми утра до шести вечера, как городской пролетариат на заводе. Что у них получится? Вовремя не посеют, до снегов не сожнут. Да там ничего и не вырастет. Кончится год — пойдут к государству за ссудой на пропитание. А государство где возьмет? Возьмет у Никандрыча и им даст, чтоб не померли с голоду за зиму. А они будут лежать по-прежнему на печи, как Троха-Летун. Лежать, пока свесившаяся с печи портянка не примерзнет к дверному косяку… И будет все это до тех пор, пока мужик, тот же Никандрыч поднимется и разгонит эти коммуны. Разгонит своих нахлебников… Вот что из них получится. Конечно, и непременно, я буду против этих коммун… Кстати сказать, Ленин тоже не всегда так уж беззаветно любил деревенского бедняка. Посмотри, как он менял свою точку зрения на российского крестьянина: когда он в молодости боролся с народниками, он стоял на точке зрения объективных
— У-у, пора и честь знать, — проговорил он про себя. Потом поднял глаза на Данилова, закончил: — Лодырь никогда еще ничего не создал. Ничего не построил. Ты это запомни. Вся сила в мужике. В крепком мужике.
Плотников сел на стул посреди кабинета. Указал Данилову на другой.
— Садись. Посидим на дорогу. Чтоб было все хорошо. — Он молчал долго, как и принято перед дальней дорогой. — Ты извини, — сказал он вдруг мягким дрогнувшим голосом. — Я тебе рта не дал раскрыть. Уж больно хотелось выговориться. Очень уж хотелось, чтоб поняли тебя… Ну, вызывай конвой. Отправляй меня. — Он еще раз достал часы, глянул на них.
Шел первый час ночи.
Данилов вызвал конвой. Они попрощались — Плотников обнял Данилова. Похлопал по спине.
— Ну, будь здоров. Береги себя. Увидимся ли еще…
Данилов растроганно смотрел вслед своему гостю. Тот остановился на пороге кабинета. Поднял руку, растопырив ладонь. Встряхнул ею.
— Если что — не поминай лихом…
Он ушел, прикрыв дверь. А в кабинете у Данилова остался дым его папиросы и как будто бы даже звук его каблуков. Будто он не ушел весь из кабинета. Частица его осталась с Даниловым. И еще. В голове у Данилова остался сумбур от всего того, что наговорил этот человек. В сумбуре этом Аркадий сейчас даже и не пытался хоть как-нибудь разобраться — бесполезное дело. Переваривал только то, что лежало на поверхности и что было четко очерчено. Напросился к нему Плотников, наверное, не только для того, чтобы выговориться. А зачем же еще? Он, конечно, личность романтическая. Но неужели только чтоб поговорить, только чтоб открыть душу другому человеку, для этого он и пришел? А говорил? Говорил он много правильного. Данилов очень понимал его. И это не было для него удивительным. Данилов не удивлялся, что понимал его, этого человека, и сочувствовал ему. И в то же время много было непонятного. Многое было необъяснимо из того, с чем комиссар милиции и начальник политсекретариата Данилов (так официально называлась его должность) сталкивался почти ежедневно в своей работе.
Данилов долго еще не ложился спать в эту ночь. Курил. Ходил по кабинету. Вспоминал разговор, вникал в детали разговора. Прибрал на столе — разложил по своим привычным местам бумажки. Заснул под утро.
Разбудил Данилова настойчивый телефонный звонок. Вскочил, босиком подбежал к столу, снял трубку.
— Да, да я слушаю.
— Говорит начальник горуездной милиции Мухачев, — послышалось в трубке. — Товарищ комиссар, два часа назад из тюрьмы сбежал бывший комиссар Алейского полка Плотников…
Данилов опустился на край стола, поджав под себя босые ноги. Вот это — да-а! Первой была мысль: зачем же он это сделал — его же вот-вот отпустили бы?.. Но тут оказалось: он не просто сбежал. Он увел с собой всю охрану тюрьмы со всем ее оружием. С ним ушло еще и полтюрьмы — все политические, кто сидел по «хлебному» делу…
И вдруг Данилову стало весело… Это — надо же! Как кот с мышкой — пришел, поиграл, чаю попил… Еще на часы дважды посмотрел, удостоверился, не опаздывает ли — все распланировано по минутам. Вот это — человек!.. Революции именно такие люди и нужны, чтобы возглавить ее — решительные, смелые и главное — умные! За Плотниковым люди пойдут. И не просто кучка — массы пойдут…
Через час — когда Данилов все еще сидел на столе босиком — позвонил секретарь губкома партии.
— Вы, конечно, знаете о побеге Плотникова? — спросил он. — А чего вы сидите в кабинете? Надо немедленно принимать меры к задержанию! Не дать ему уйти в леса.
Данилов молчал.
— Вы слышите?
— Слышу, — ответил он тихо. — Не с нашим проворством его ловить. Вы хоть представляете, что это за человек?
— А чего мне его представлять? Я знаю одно: его надо окружить и уничтожить!