Солона ты, земля!

Егоров Георгий Михайлович

Боже мой! Такая прелесть кругом, такая красотища, а речи и тут те же самые, что и дома — хоть на стену лезь от них. Такие же, только чуток пограмотнее, чем у Кульгузкина. Все помешались на врагах народа — думала, что только в Петуховке это, думала, что только Кульгузкин опять, как в коллективизацию, на каждого смотрит, словно на злодея… А оказывается все кругом, как в коллективизацию. И тут вот все говорят: быть бдительным, разоблачать врагов народа, которые окопались. А как ты их разоблачишь, ежели они… окопались? И еще о том, чтобы хорошо работать — чтоб

страна была богатой, чтоб армия была крепкой… Это — правильно. Работать надо хорошо всем… Неужели надо было собирать такую ораву людей, чтоб сообщить это?.. Делать, что ли, людям больше нечего! И людей отрывают от дела… Думала, что только один Кульгузкин у них в Петуховке такой. Оказывается, их и здесь полно, говорунов. Пустомелей…

Вздохнула Катя и перестала вникать в смысл речей…

В перерыв снова пошли в столовую. Катя подумала: зря взяла с собой узелок с салом, хлебом, вареными яйцами. Из столовой — опять в театр. «Этак я и Сергея не увижу», — встревожилась она. Спросила Урзлина, как ей разыскать совпартшколу. Но тот сам только хлопал глазами — и до того был растерянным, до того неприметным и жалким в этой огромной людской сутолоке, что Катя даже рассмеялась, глядя на него.

Она подошла к девушке в белой кофте и туфлях на высоких каблуках, регистрировавшей утром приезжих.

— Помогите, пожалуйста, мне разыскать совпартшколу, — попросила она.

— У вас там кто-нибудь учится из знакомых? — девушка с любопытством осмотрела Катю.

— Да. Сергей Новокшонов.

— Сергей? — удивленно подняла брови девушка. — Он только что был здесь, до перерыва.

— Здесь? — Катя оглянулась, словно она еще могла его увидеть.

— У него сейчас консультация, и он забегал всего на минутку.

— Стало быть, вы его знаете? — обрадовалась Катя.

— Мы с ним на одном курсе учимся. Вы подождите немного. Перерыв кончится, и я вас провожу…

Как только вышли на улицу и по мостовой застучали каблучки Сережиной сокурсницы, Катя смутилась. Она вдруг заметила, что одета ужасно по-деревенски. Чугунным вдруг стало еще мало ношенное, длинное материно пальто с мерлушковым воротником, гирями повисли на ногах пимы. Тут только она поняла взгляды девушки, которыми та окидывала Катю там, в раздевалке. Тревожно забилось сердце. Может, не идти, не ставить Сергея в неловкое положение? Может, извиниться сейчас перед девушкой, повернуть назад, а завтра сесть в поезд и уехать?

— Вы что, вместе с Сергеем работали? — любопытствовала девушка.

— Да.

— В райкоме?

— Нет.

— В колхозе?

— Нет, не в колхозе, то есть — да. И в колхозе немного работали.

— Он и там такой же был?

— Какой «такой»? — подняла Катя глаза.

— Такой вот, ну… неприступный и серьезный?

— Да, он такой всегда, — Катя вздохнула с облегчением.

— Вы, наверное, первый раз в городе?

Катя кивнула. И снова заметила ее и любопытный и снисходительный взгляд.

Подошли к высокому, темному зданию.

— Вот и школа.

— Спасибо. Я подожду его здесь.

— Зачем же здесь?

Зайдите в вестибюль, А я его сейчас вызову.

Огромная дверь, наполовину стеклянная, едва впустив их, сама захлопнулась мягко, бесшумно. Катя остановилась у двери, а девушка, сверкая чулочными икрами, зацокала по широкой лестнице. Сердце у Кати колотилось, в глазах темнело. Она прислонилась к какому-то высокому барьеру, за которым сидела старушка и вязала носок.

Сергея она сразу узнала, хотя непривычно он был одет — в темно-синий хорошо отутюженный костюм, в Желтые блестящие туфли и был в галстуке. Он быстро бежал по ступенькам. И когда уже почти совсем спустился, поднял глаза и словно запнулся.

— Катя?! Ты как сюда попала?

Катя заметила, что он больше удивился, чем обрадовался. И заметила еще, что наверху лестницы та девушка в городской дошке и шапочке остановилась и с любопытством смотрит на них.

Катя много думала об этой встрече с Сергеем. Думала, что непременно кинется ему на шею. Но вот он стоит перед ней, а она не может кинуться.

— Здравствуй, Сергей!

Сергей улыбался растерянно и смущенно.

— Здравствуй, Катя. Боже мой! Как ты очутилась в Новосибирске? Ну и ну! — Он забыл даже подать ей руку.

Стоял и смотрел на неё как-то непривычно, даже отчужденно.

— Погоди, я сейчас оденусь и пойдем, — спохватился он вдруг, словно стараясь скорее увести ее отсюда.

Старушка подала ему шарф — не ее, Катин, который она ему вязала, а другой, магазинный, — такое же, как костюм, темно-синее пальто с воротником, седую лохматую шапку и калоши. Одевался Сергей торопливо.

— Надя, — повернулся он к все еще стоявшей наверху девушке, — возьми мои конспекты и книжку. Завтра принесешь.

А какие твои конспекты? — игриво сощурилась та.

— Найдешь. Они подписаны, — сердито бросил Сергей.

Они вышли на улицу и остановились.

— Ну, куда пойдем, Катя?

— А я не знаю, Сережа.

Катя не смотрела на него. Думала: ведь и у нее есть дома такая же короткая юбка и белая блузка, есть такие же туфли, вот только дошки и шапочки нет. Как она не догадалась, что в городе даже зимой ходят в туфлях? Катя никогда не придавала большого значения нарядам, не наряжалась ради Сергея. И только сейчас поняла, как это не безразлично. Но, конечно, не Сергею, ведь не за наряды он полюбил ее.

Они бродили по городу, и видела Катя, что Сергей какой- то не такой, не прежний. Брела рядом безучастная, угнетенная, отказалась пойти с ним в театр и даже в кино. Только на аэродром с Сергеем не могла не поехать — он в первый раз сегодня прыгал с парашютом. Там стояла в сторонке и тряслась, как в ознобе, боясь за него.

На следующий день она не пришла к нему в школу. Не пришел и он за ней на совещание. Катя понимала все. Понимала, что за год, проведенный в Новосибирске, Сергей отвык от нее. Понимала, что более сильные впечатления городской жизни сгладили, затушевали петуховские вечера. Понимала, почему с каждым месяцем все реже и реже приходили от него письма.