Солона ты, земля!
Шрифт:
Двум партизанам, сопровождавшим его, Тищенко приказал прихватить белье ребят и отползать в лес. Сам подождал еще немного и тоже пополз к группе прикрытия.
Как ни ждал Иван Кондратьевич этой минуты, все произошло неожиданно. Взрыв был глухим, словно мост и река хотели придушить его. В это время по мосту проносились две встречные автомашины, Тищенко видел, как одна взлетела вверх вместе с настилом, вторая же, кувыркаясь, скатилась на шоссе, перевернулась и упала в кювет. Мост исчез в мгновение ока, _ будто его и не было. Только внизу, в черном провале что-то еще трещало, корежилось.
На следующую ночь бригада принимала первый самолет на свой аэродром. Когда улеглись поднятые винтом клубы пепла и золы, партизаны с криками «Ура!» кинулись к самолету. И хотя у всех еще были свежи впечатления о Большой земле, летчику были рады, как самому дорогому гостю. Его качали, жали ему руки, трясли, задавали вопросы.
Первым рейсом были доставлены боеприпасы, взрывчатка и питание для рации.
На заре состоялось заседание военного совета бригады совместно с партийной организацией. В решении записали: «Подготовительный период считать законченным. С сегодняшнего дня бригаде приступить к развернутым боевым действиям по изгнанию немецких оккупантов с советской земли. На территории Пустошкинского, Идрицкого, Кудеверьского районов создать партизанский край, восстановить в нем советскую власть и запретить в него въезд немцам. Открыть счет уничтоженным оккупантам и их технике. Первыми записать в этот счет два железнодорожных и четыре шоссейных моста, восемь автомашин и 78 гитлеровцев.
Народные мстители объявляют второй фронт в тылу у немцев. Смерть немецким оккупантам!»
6
В один из этих первых осенних дней на пустошкинской станционной водокачке появился новый машинист, подвижный, конопатый, с веселыми глазами и сворой собак. Он сразу же взялся за ремонт оборудования. Рьяному работнику не хватало дня. Он даже ночами торчал на водокачке — что-то клепал, паял, вытачивал. Комендант станции частенько заходил в водонапорную башню, одобрительно кивал головой:
— Гут, гут, руссиш механикер…
Русский же механик сердито бил молотком по зубилу, срубая старые заклепки, косился на блестящие сапоги коменданта. Потом отбрасывал молоток, поднимался и начинал кричать:
— Герр гауптман, надо железо… железо… понимаете? — кричал он ему и, как глухонемому, старался показать что-то на пальцах. — Эйсен! — постучал молотком по железяке. — Железо! Трубы надо! Восьмидюймовые трубы, понял, живоглот ты этакий?
Немец хлопал глазами, кивал головой и, видимо, ничего не понимал.
— Трубы!.. Как же они называются?.. Какой же ты, братец, ишак бестолковый… Вот что надо, смотри, — схватил он кусок трубы. — Вот! Только большую… гросс. Понял? Гросс надо. Восьмидюймовые… Как это? Айнц… цвай… драй… Ахт! Ахтдюймовые! Понял?
— Я, я! — Но тут же немец развел руками, строго сказал — Эс гибт нике! — И добавил — Вермахт хат кайне рёре…
Механик с досадой, берясь
— Ну раз кайне рёре, то я тебе, барбос, так и отремонтирую — хрен с тобой!
— Вас ист, дас — «хреенстобой»? — насторожился немец.
— Я говорю, герр гауптман: на нет и суда нет, — опять, как глухому, закричал он и тоже развел руками.
Тот одобрительно закивал головой, хотя опять наверняка ничего не понял. Потом похлопал механика по плечу.
— Гут, гут, руссиш механикер… — Подумал и добавил еще — Да-авай, да-а-вай…
А по вечерам механик ходил по поселку с большим винтовым ключом под мышкой и обнюхивал все свалки металлолома, выбирал оттуда обрезки труб, какие-то куски железа и все это стаскивал к себе в водокачку. Вскоре у него появились добровольные помощники из молодежи. Первым появился Костя Гордиенко, щуплый, тщедушный. Как-то он подошел к рывшемуся на свалке механику, постоял, засунув руки в карманы, цыкнул слюной сквозь зубы, окликнул:
— Эй, ты! Откуда такой взялся?.. Смотри, как бы вместе со своей водокачкой не взлетел на воздух!
Механик устало выпрямился.
— Зачем вместе? Лучше уж — чтобы она одна взлетела, — сказал он деловито и вдруг подмигнул.
Парень опять сплюнул.
— А ты так стараешься, что мне сдается — сам хочешь вместе с ней… фьюить! — свистнул он и спиралью покрутил навостренным в небо пальцем.
Механик долго с чуть заметной иронией смотрел на паренька, морща веснушчатый нос и будто взвешивая только что сказанное ему. Затем решительно поманил паренька.
— Ну-ка ты, травоядное, иди-ка сюда, поговорим.
— Нечего мне с тобой разговаривать, — ответил парень. Механик сел на маховик, заговорщически улыбнулся.
— Не бойся. Я не звероподобный, не съем тебя. Может, эта напускная грубость, за которой явно проглядывались добродушие и веселость механика, может, простое веснушчатое лицо с умными подвижными глазами и подкупили парня. Он подошел.
— Ну?.. — выжидательно остановился он неподалеку.
— Ты кто?
— А тебе какое дело?
— Есть дело. Заинтересовало твое… обещание.
— Донести хочешь своим хозяевам? Ничего не выйдет. Я — шмыг сейчас, и нет меня. Попробуй, найди!
— Доносить не собираюсь. Я не из ихтиозавров. А ты, если не травоядный, а деловой парень, то такой — самому мне нужен.
— Это зачем же?
— Стало быть, нужен, коль спрашиваю. Говори: ты языком… того… — поболтал он ладонью перед своим лицом, — или не того?
— Чего того?
— А насчет этого… — механик повторил пальцем то же спиральное движение над головой, какое только что делал паренек. — Не для храбрости?..
Парень косился на механика.
— Может, и не для храбрости, — тихо ответил он. — А какая разница?
— Ты один такой смелый или друзья есть?
— Может, и есть.
— Хм… — механик не спускал подвижных смышленых глаз с паренька. — Надо мне таких смелых.
— Это зачем же они тебе?
— Раз говорю, значит, нужны для дела — зверинец хочу устроить… Тебя как звать-то?
Парень замялся.
— Ну, допустим, Костя.
Механик изобразил на лице неподдельный восторг, хлопнул себя по коленке.