Солона ты, земля!
Шрифт:
— Обыщем. Обязательно обыщем. Если найдем, одной поркой не отделаешься.
— Знамо, где уже тут отделаться. Только не найдете, потому как нечего искать-то. С рождества без хлеба сижу. Кобеля из-под стола нечем выманить…
Третий вызванный к крыльцу махнул рукой.
— Нету хлеба… Пори, пока мы терпеливые, а то посля захочется покуражиться, да поздно будет.
— Ты что, угрожать?
— Да нет, где уж там. Просто к слову…
И все-таки Зырянов не выдержал, сорвался — взбесили самоуверенность и спокойствие крестьян. Он в два прыжка слетел с крыльца и
— Фельдфебель! — закричал все еще лежащий на ступеньках Зырянов. — Огонь! Огонь! С-скоты!!!
Над селом глухо, как из бочки, зататакал пулемет. Пули засвистели над крышами изб. Толпа шарахнулась от крыльца. Зырянов вскочил на ноги.
— Пороть!! Каждому пятому плетей!
До вечера, дотемна свистели ременные плети. Кричали мало. Это больше всего и бесило Зырянова. Некоторых, наиболее слабых, отливали водой, приводили в чувство.
И все-таки этой ночью не скрипели, как обычно после наезда карателей, колеса, не везли мужики хлеб в Камень! Не помогла и порка.
4
На следующий день Иван Катуков, еле переставляя ноги, вышел на рассвете в пригон напоить скотину. Открыл порота и тут же увидел аккуратно наткнутую на хомутный штырь бумажку. Снял ее, наклонился к свету. Бледные буквы машинописи пересекали листок ровными строчками.
— Товарищ! — по слогам начал читать он, — вчера у тебя забирали хлеб… — Катуков облизнул губы, хитро прищурился: «Шиш у меня взяли, а не хлеб…» — и снова уткнулся в листок, тянул по слогам — …сегодня могут взять скотину… — Иван опять оторвался от листка. «Могут. Это они могут. Но только и тут нас не обведешь — скотины-то сегодня не будет на дворе». — Он, ища глазами потерянную строку, вышел из дверей пригона на свет. — Завтра дойдет черед и до тебя. — «Уже дошел. Сегодня всю ночь на пузе лежал, пошевелиться нельзя».
Остановившись среди ворот, Катунов читал дальше:
— До каких пор ты будешь кормить свору палачей и грабителей? До каких пор на твоей спине будут сидеть этот кровожадный адмирал Колчак, иностранные нахлебники и твои сельские обдиралы Никулины? Не настала ли пора сказать всем им: «Довольно!»
— Ты что, Ванюша, никак письмо получил?
Иван вздрогнул. Перед ним стоял дед Ланин, их сосед.
— Письмо, говорю, получил?
— Да нет, не письмо, — Иван немного колебался, потом решительно сказал — Пойдем в избу.
Через несколько минут сосед и три брата Катуновых, спросонья нечесанные и неумытые, склонились в горнице над листовкой. Младший, Андрей, самый грамотный в семье, ходивший в детстве две зимы в школу, читал листовку. После слов: «Всех зовем мы взяться за оружие, организоваться в боевые отряды, восстать против угнетателей, палачей»— мужики тяжело задумались. Полсела
— Правильно Данилов пишет: до каких пор все это будет?!
Весь день у братьев валилась работа из рук. Вечером опять пришел дед Ланин.
— Андрюшка, пойдем-ка, слышь, ко мне, с этой бумажкой.
— Чего?
— Пойдем, говорю, почитай мужикам… Не боись, там все свои.
Десятка полтора мужиков сидело у деда в халупе. Нещадно курили. Андрея пропустили в передний угол, под образа. Слушали внимательно, разинув заросшие рты. Никто не перебивал. Потом долго и мрачно молчали. От табачного дыма начала мигать пятилинейная лампа.
— Ты, парень, почитай-ка еще. Чуток непонятно.
За вечер Андрей до пяти раз принимался перечитывать листовку, и каждый раз слушали его с не меньшим вниманием. И каждый раз после чтения подолгу молчали. Наконец дед Ланин подал решительный голос:
— Тут, мужики, дело идет к одному: надо откапывать привезенные с фронта винты да подниматься всем.
— А у кого нет винтовок, тому как?
— Дробовые готовь…
— Мужики, а как он сказал тогда в церкви: говорит, за банями не прячьте. — Бородатый мужчина, сидевший на корточках, хихикнул. — А у меня как раз за баней был спрятан в яме. Я даже обомлел. Прибежал домой, давай перепрятывать…
5
На этот раз Зырянов не напился с горя. И не только потому, что его усиленно отговаривал Ширпак, но и потому, что наконец сам понял: дело с Усть-Мосихой гораздо серьезнее, чем казалось ему еще месяц назад. На пасху он недобрал здесь половины рекрутов, сейчас не сумел взять зерно. А это значит: возвратясь в Камень, подавай в отставку. А то и под военный трибунал попасть можно.
— Из кожи вылезу, — стукнул ладонью о стол Зырянов, — а эту даниловскую банду переловлю. Переловлю и в селе повешу, пусть каждый увидит.
Ширпак подсел к нему:
— Ты зря возлагаешь большие надежды на облавы, Федор Степанович. Должен тебе сказать: Данилов не дурак, жить около Мосихи он не будет.
— Хорошо. Допустим, что ты прав. Но что ты предлагаешь? Сидеть в селе и ждать, когда он снова сам объявится?
— Зачем. Он, безусловно, связан с кем-то в селе. Вот эти нити и надо найти.
— Хм. Но ты мне дай эти нити.
— Помнишь, Федор Степанович, я тебе еще на пасху говорил о листовке?
— A-а, помню. Это старик Юдин.
— Не только и не столько Юдин, сколько Борков.
— За ним следят?
— Да. Карл Иванович глаз с него не спускает. Сейчас он придет.
— Так. Но одна нить — это еще не нить. Она в любое время может оборваться.
— Можно взять кое-кого из фронтовиков. Они наверняка знают, где Данилов.
— Кого?
— Надо арестовать старшего из братьев Катуновых — Ивана.
— Арестовывать, так уж всех. Сколько их? Трое?.. Еще?
— Есть такой здесь Аким Волчков. Молчун, но зловредный. Может тоже знать.