Солона ты, земля!
Шрифт:
— Слухай, осточертела всем уже эта забава, — с тоской вздохнул Кардаш.
— Ни нам ни людям пользы от этой войны, — подтвердил Новокшонов.
— Воно, конешно, надо што-то робыть.
Федор выслушал все эти неопределенные высказывания товарищей, вздохнул:
— Да, хлопцы, не так склалось, як желалось. Я маракую вот шо, — сказал он. — Треба подаваться поблыжче к Камню. Там где-то, по слухам, большой отряд Громова. В него и вольемся. Як вы думаете?
Партизаны долго молчали. Потом заговорил первым Донцов:
— Оно, конечно,
Коляде и самому не хотелось уходить далеко от дома, поэтому он втайне ждал: может, товарищи предложат что-нибудь другое, более подходящее. Но Новокшонов твердо сказал:
— Придется все ж таки уходить отседа, как ты говоришь.
— Взяли нас в притужальник в родных-то местах.
— Пойдем. Хуже не будет.
— А то як волки в облаве…
Всю дорогу ехали молча. Каждый думал о своем, мысленно расставался с домом, с родными. Федора мучило другое: почему так бесславно развалился его отряд? Неужели он такой уж никчемный командир? Начинал он с самыми благими намерениями, хотел поднять на восстание несколько волостей, а получилось так, что и родное село не пошло за ним. Отряд хоть поначалу и радушно принимали в деревнях, но по глазам крестьян видел Федор, что провожали его куда охотнее, чем встречали. Не раз возмущался он в кругу друзей:
Xохлы прокляти! Каждый за сбою шкуру трусится. Наплевать им на Советску власть,
Не доезжая Ключей поздно вечером повстречали крестьянина. Остановились.
— Далече, мужичок, едешь?
— Домой, в Тюменцеву. А вы откель будете, служивые?
— Мы издаля, — уклончиво ответил Коляда, — Ты не знаешь, диду, партизаны далече?
— Здесь кругом партизаны, Вам каких надоть партизан-то?
— Обыкновенных, красных.
— Тут есть всякие: и которые за мужиков стоят, и которые мужиков грабют. Всяких развелось.
— Громов, не слыхал, далече отседова?
— A-а, Громов. Этот, говорят, в Ярках. У него там сила. Камень недавно забирал.
— Не скажешь, як туды попасть?
— Куда, в Ярки? Это просто. За Ключи выедете и держитесь левее. Прямо-то дорога пойдет на Камень, а левее — в Ярки. Тут уж недалече. А у вас по два коня, легко доедете.
Тронулись. За Ключами переседлали коней и до утра окунулись в непроглядную темь. Колесили по множеству больших и малых степных дорог. Прокляли старика, рассоветовавшего им ночевать в Ключах. Наконец на заре наткнулись на партизанский разъезд. Чуть было не перестреляли друг друга.
— Складывай оружие! — приказывал издали старший разъезда.
— Погодь, — остановил его Коляда. — Отведи нас к Громову, мы таки ж партизаны, як и вы.
— Такие, да не такие. Складывай оружие! Все одно не пущу в село.
— Ты, дядя, брось дурака валять. Оружие мы не сложим, потому як без оружия заведешь нас не знай куда.
— Я велю вам, — надрывался старший разъезда, — иначе открою огонь.
— Я те открою, — кричал в ответ Коляда, — я те так открою,
Федор первым тронул своего коня. Посовещавшись немного, поехал ему навстречу и начальник разъезда. Съехались. Федор чуть улыбался. Протянул руку.
— Здорово, дядя.
Тот, помявшись немного, опасливо подал свою.
— Я Федор Коляда.
— Ну и что?
— Хм… Ничего… Я вот, кажу, шо наш отряд едет на соединение к Громову.
— Мышь к слону в кумпаньоны?
Федора передернуло от такого замечания, но он смолчал.
— Отряд наш невелик, но гарный, и мы должны явиться перед Громовым в полном боевом виде.
— Нет. Не пущу. Много тут таких шатается партизан. — Он сделал ударение на слове «партизан», подчеркивая этим неблагонадежность некоторых, прозывавших себя партизанами. — Сложите оружие, мы вас доставим в штаб, а там разберутся, кто вы.
Но Федора захлестнула, что называется, вожжа под хвост — заупрямился, самолюбие не позволяло обезоруженным, под конвоем войти в штаб. Поворачивая коня, он крикнул старшему разъезда:
— Скажи Захару Трунтову, шо видал Хведора Коляду. Он мэнэ знае и прийде сюды.
— Захара уже нет в Ярках, — ответил тот.
— А дэ вин? — приостановил лошадь Федор.
— В Глубоком он.
Посовещавшись, решили подаваться на Глубокое. Громовский разъезд верст пять ехал следом за отрядом, потом отстал.
4
Во второй половине августа 1919 года на съезде представителей партизанских отрядов Барнаульского и Каменского уездов был создан Главный штаб. В его обязанности входило координирование действий повстанческих отрядов. Начальником штаба был избран ярковский крестьянин Захар Трунтов. Это у него весной Коржаев имел явочную квартиру.
…В то утро Захар поднялся по крестьянской привычке на рассвете. Так же, как дома в мирное время, свесил с лавки ноги, не спеша потянулся, почесал грудь, затылок, зевнул. И тут его внимание привлек шум за окнами штаба: часовые с кем-то спорили. Захар не спеша насмыгнул на босу ногу галоши, вышел на крыльцо.
Что за шум? — спросил он хриплым голосом.
Перед штабом стояло с десяток верховых. Один из них, высокий плечистый парень, густым басом что-то доказывал часовому. Увидев вышедшего Захара, он закричал на часового.
— А это хто, не Трунтов?.. Захар Семенович, шо это ты такие гарные порядки завел? Честным людям добраться до тэбэ невозможно.
— Федя! — обрадованно поднял руки Захар. — Каким ветром тебя занесло?.. А ну, заходи! — И уже в сенях пояснил: — Правильно он говорит, я сейчас не Трунтов, а Воронов. Сменил фамилию. Откуда ты явился?
— Вот с ребятами прийшов до тэбэ. Пристраивай воюваты.
— Добре, мне такие люди нужны.
В комнату вошел Петр Голиков, избранный на съезде заведующим военным отделом Главного штаба. Воронов-Трунтов представил гостя: