Соловей для черного принца
Шрифт:
ГЛАВА 32
Утром я отправила графу записку, сообщив, что побуду немного с тетушкой. В ответ старик прислал длинное, исписанное мелкими закорючками, письмо, в котором чуть ли не обвинял меня в предательстве. Все же его высочайшим благоволением, мне было разрешено «погостить» у мисс Уилоуби, но не сметь задерживаться, иначе «любящий дед зачахнет в невыносимой скучище, от которой мрут даже мухи». Мне как-то не верилось, что в Китчестере царила столь губительная для мух атмосфера. Если только леди Элеонора внезапно
В замок возвращаться не хотелось. По крайней мере, в ближайшие дни. Меня буквально лихорадило, когда я думала о встрече с Дамьяном. Мне казалось, что уже ничто не в силах возродить то светлое чувство к нему, что еще вчера владело мной и теперь бесследно сгорело в охватившем меня пламени возмущения и негодования.
Кроме того был Николс. Что сталось с ним? Было мучительно горько сознавать собственную вину в унижении и боли другого человека. Я чувствовала себя сломленной и казнилась за свое по-детски глупое тщеславие, которое захотело подложить Дамьяну колючку.
За завтраком тетя Гризельда была хмура, как позднедекабрьское утро, заволоченное грязно-серой моросью раскисшего снега, и бессловесна. Мы с Сибил нервно ёрзали на стульях и тревожно переглядывались поверх чашек. В комнате ощущалось густое, словно предгрозовой воздух, напряжение. Насупленные брови старушки Фини, только усилили нашу тревогу. Я послала ей вопросительный взгляд, но она крепко стиснула губы, будто дала обет молчания и приготовилась стоять насмерть, исполняя его.
Но вот допив чай и отставив в сторону блюдце с чашкой, тетя заговорила:
— Ранним утром Финифет как обычно отправилась к бакалейщику. В этом не было бы ничего примечательного, если бы, — она выдержала мрачную паузу, — не доброжелательство соседей!
Смолкнув, тетя придавила нас к месту тяжелым взглядом. В этот момент она была похожа на школьную надзирательницу, раздумывавшую, кого из двух нерадивых учеников наказать розгами, а кого поставить в угол с бумажным колпаком в знак позора.
— Только из самых лучших побуждений, — на слове «лучших» тетя сделала ударение, — и сам бакалейщик, мистер Смолтон, и пекарь, и еще парочка лиц — все они, как один, поведали Фини, что видели вас на скачках! Это правда?!
Не смея поднять глаза, мы обе одновременно кивнули и уставились на блюдо со сладкими пудингами, стоявшее как раз посередине между нами.
— Ах, каналья! — взвилась тетя. — Этот мальчишка получит от меня горящей головешкой между глаз! Сумел-таки усыпить вашу бдительность! А вы?! С каких пор вы стали подвластны дурным влияниям?! Захотели примерить на себя ослиные уши и покорно поплелись вслед за лисом, который рад-радёшенек понукать двумя ослицами с ветряными мельницами вместо мозгов! Вот уж никогда б не подумала, что вами так легко манипулировать…
От переизбытка чувств голова тетушки мелко, но энергично тряслась. Не выдержав накала страстей, ее утренний
Мои губы бесцеремонно поползли вверх. От неуместного веселья стало ужасно неловко. Я еще ниже опустила голову, мозоля взглядом яблочно-ромовый пудинг. Со стороны, наверно, казалось, что мне не терпится наброситься на него и проглотить, не жуя, точно опасаясь, что кто-то другой опередит меня.
— Ну что ж… — после кратковременного безмолвия изрекла тетя Гризельда. — Не люблю сюрпризов во всех их проявлениях! Я ожидала попытки задурить вам головы, но и помыслить не могла, что они закончатся успехом. Оказывается, можно ошибаться и в тех, в ком безгранично уверен! Печально…Но надеюсь, вы обе осознали всю степень вашей глупости и получили весомый урок, который в следующий раз, когда вам вздумается выставить себя ослицами, заставит вас подумать о последствиях!
Немного поостыв и сменив раскаты громовержца на более мирный тон, она добавила:
— То, что вы целы и невредимы, главное. Говорят, там была потасовка. Это обычное дело, для таких мест. Слава богу, что вы не застали ее? Вы ведь ушли раньше, не так ли?
Ей пришлось дважды переспросить нас, поскольку мы обе оцепенели, как при встрече с бешеной собакой, которая, замерев и вперив в нас налитые глазки, подрагивала носом, чуя сладчайший вкус страха.
— Вы что языки проглотили?! Вы ушли раньше или нет?
— Нет, — выдохнула Сибил и сжалась, точно ожидая испепеляющей молнии.
Тетя повела бровью. Но и только.
— Все началось из-за нас, — с трудом выдавила подруга, — точнее мистера Клифера и Николса.
Я все еще цеплялась взглядом за пудинг, словно он мог признаться в слабости характера вместо меня. Мне кажется, я бы солгала тете. Но откровение Сибил сделало невозможным мое позорное спасение. Пришлось собираться с духом и пересказывать все, что произошло. Ну, почти все. Я смалодушничала, так и не объяснив, почему вдруг Дамьян взъелся на молодого Ливингтона, и тетя решила, что это его очередная забава — унизить достойного человека. Сибил могла бы возразить ей, поскольку, несомненно, поняла причину его ничтожной мести, но промолчала.
Уже через час тетя Гризельда чеканила семимильным шагом, держа курс к дому Ливингтонов, а мы, как послушные мопсы на коротком поводке, резво семенили следом.
На нас поглядывали со всех сторон. Не с осуждением, нет, но с каким-то сорочьим любопытством Готовые ловить на лету наши слова, взгляды, жесты и среди всего бесполезного выискать то сомнительное, что непременно вызовет жгучий интерес у соседских кумушек, и передать это им в самом лучшем виде.
— Вот и до вас очередь дошла, ласточки мои! — проскрипела тетя, едва шевеля губами. — Улыбайтесь! И смените, в конце концов, эти постные мины. А то подумают, что я вас все утро мариновала! Тогда уж толков точно не избежать.