Соловушка НКВД
Шрифт:
Он попросил не впадать в отчаяние, напомнил последний приказ Врангеля о грядущем походе в Россию.
– В приказе много выспренного, – заметила Надежда. – Говорится о предназначении беженцев и ничего конкретного, не указал даже приблизительный срок возвращения.
– Считаете, что командование теряет авторитет? Согласен. Нужен новый лидер, кто восстановит нарушенный порядок, соберет в единый кулак всех русских, особенно боеспособных, объединит их. Верю, что на смену Врангелю придет сильный, деятельный человек.
– Кого видите преемником барона?
– Большинство прочат в
– Немало наслышана, но больше зналась с его женой.
– Пока за кордоном проявил себя мало – все успехи, победы в прошлом. Был и, надеюсь, остался талантливым организатором, грозой для врагов и нерадивых подчиненных, кто служил спустя рукава, разворовывал казенное имущество. Полагаю, не завтра, так через месяц Кутепов займет пост главнокомандующего.
Далекая от политики Плевицкая заговорила о близкой для нее артистической деятельности, по которой успела изрядно соскучиться, предложила выступить перед беженцами с исполнением патриотических песен, что подняло бы дух, помогло пусть ненадолго забыть о голоде, смертях.
– Вы гениальны не только на сцене! – Скоблин приник к руке Надежды.
– Полноте, – смутилась певица.
Известие о концерте в Галлиполи приняли на ура. Бесплатное выступление для раненых, вдов и сирот, а для остальных за умеренную плату, которая передавалась в пользу бедняков, назначили на воскресенье. Срочно переоборудовали под зрительный зал один из бараков – сколотили лавки, соорудили сцену, развесили знамена полков, сшили занавес из выцветших штор.
Надежда Васильевна с трудом отыскала более или менее сносного гитариста (он же балалаечник), разучила с ним ряд романсов, песен.
На концерт пришли, принарядившись, как на праздник: по зрелищу, музыке все изрядно соскучились.
Вначале дети и жены офицеров декламировали стихи русских поэтов, спели непритязательную песенку «Птичка божия не знает ни заботы, ни трудов», хор юнкеров исполнил корниловский гимн на мотив «Как ныне взбирается вещий Олег».
Наконец конферансье объявил Плевицкую, назвав ее «непревзойденной», «великой», «солисткой Его Величества государя всея Руси», и до этого притихшая публика зашумела, возникли крики:
– Царь – хлыщ! Все беды от его нерешительности, бесхарактерности! – Он довел страну до ручки, из-за него Россию затопило море крови!
«Не хватает, чтобы концерт перерос в митинг! – нахмурилась актриса. – Среди публики не только приверженцы покойного царя, но и его ярые противники. Напрасно вспомнили об оценке царем моего пения…» Перекрикивая шум, ведущий концерта продолжал:
– Жемчужина русской эстрады! Великолепная, пришедшая из глубин России-матушки госпожа Плевицкая! Кутаясь в шаль, Надежда сделал шаг к рампе.
– Спою о далекой, но остающейся в наших сердцах Родине, ее полях и лесах, неразделенной любви, о гибели в морской пучине гордого «Варяга», о ревности и страсти, радости и горе. А начну с песни о русских снегах, какие укутали за морем родные просторы. Подала гитаристу знак и тихо, чуть вкрадчиво, точно беседовала с одним собеседником запела:
ЗанеслоПоследний куплет, последний припев, последний перебор струн – и Плевицкую оглушила тишина.
«Провал?! Отчего тогда не слышу свиста? Неужели впервые не смогла повести за собой публику, взять в плен? Пела не хуже, чем прежде. В чем же дело?..»
И тут зал взорвался. Все повскакивали с лавок, зааплодировали, закричали «браво», ринулись к сцене.
Испуг прошел, на смену явилось вдохновение, какое неизменно сопутствовало в России. Кланяясь, не вытирая выступившие слезы, Плевицкая отыскала взглядом непривычно бледного Скоблина. «Онемел, потерял способность двигаться? А все я, мое мастерство! Молодец, Дёжка, так держать и в будущем! Говорил, что никогда не сдавался, а ко мне попал в плен!»
Сама себе удивляясь, все чаще думала о Скоблине:
«Военный по призванию, а не строг, не сух, не безразличен к чужому горю, что большая редкость в наше время. Опекает меня без корысти – не спешит затащить в постель. Неужели влюбился? Странно быть вздыхателем в его годы, положении, впрочем, как поется в одной арии, любви все возрасты покорны… Как личную трагедию воспринимает смерти однополчан, уход эскадры в Тунис. Честен, заботлив, предвосхищает мои желания, даже капризы. Хорошо воспитан – именно такого спутника жизни мечтала заиметь, но один оказался сущим подонком, ловеласом, второй погиб, третий пропал. Неужели наконец-то встретился тот, кто станет всех дороже, с кем вновь почувствую себя слабой женщиной, нуждающейся в подспорье, ласке? Отчего в боях не кланялся пулям, а ныне боится признаться в чувствах или говорить о любви? Частенько молчалив, задумчив, слишком серьезен, будто что-то гложет…»
Плевицкая обладала присущим умным женщинам чутьем, способностью видеть в людях тщательно скрываемое, но генерал продолжал оставаться загадкой.
«Если скрывает наличие детей или жены, поняла бы сразу. Одолевает нечто иное, не личное, более серьезное. Вряд ли долго сможет таиться – сердце потребует сочувствия, понимания, быть может, помощи. Неужели еще не завоевала полного доверия?»
Интуиция не обманула: Скоблин имел тайну, но доверить ее не мог – тайна не принадлежала генералу.
Весной 1921 года Плевицкая и Скоблин наконец-то простились с негостеприимным, не приспособленным для жизни, иссушенным горячими ветрами районом близ Дарданелл, перебрались в Константинополь. Сняли квартиру из двух комнат с кухонькой – Скоблин, не торгуясь, заплатил вперед за два месяца. Закупили впрок продукты, которые хранили в погребе хозяина дома. Надежда как умела готовила завтраки, ужины, обедали в ресторане. Плевицкая не задумывалась, откуда у генерала деньги, когда другие с таким же званием, пенсией вынуждены жить скромно. В квартире постаралась создать уют – окна занавесила шторами, приобрела посуду, хорошее постельное белье. Делала это с удовольствием, чего нельзя было сказать о работе на кухне.