Сорок роз
Шрифт:
— Ах, вот ты где!
— Где же мне еще быть, — ворчал он. — Ну, начинай!
Он решил воздерживаться от критических замечаний, и действительно, свиста она больше не слыхала. Нередко он погружался в дремоту, и, прежде чем уйти из ателье, она укутывала ему ноги пледом, вынимала из пальцев сигару, тушила ее в пепельнице, на цыпочках спешила прочь.
Пятница в декабре. Как обычно — с недавних пор, — она вернулась домой последним поездом. Войдя в переднюю, заметила, что в гостиной еще горит свет. Макс стоял у окна, засунув правую руку в карман брюк.
— Ну наконец-то! — буркнул он.
Макс
— Я звонил в консерваторию. Твой урок закончился в три.
— Ты же знаешь, после занятий мы остаемся поговорить. Тебе знаком Андре Жид? Чрезвычайно интересный автор.
— Вы, значит, обсуждали Жида…
Она медленно опустилась на канапе, сняла берет, спросила:
— Тебя снова обидели, дорогой?
— Эти идиоты еще пожалеют, — сказал Макс.
— Рано или поздно ты наведешь порядок в этой лавочке, я нисколько не сомневаюсь. Нужно только время. В буржуазной партии царит демократия, то бишь у лучших нет никаких шансов. Демократия — это диктатура посредственности.
— Как ты сказала?
— Это Ницше. Пошли спать. Ты устал и для фернета слишком молод. Ты видел его?
Макс хрипло рассмеялся.
— Твой отец, Мария, призрак, который не является никогда, даже в полночь. Черт побери! Я задыхаюсь в этом окаянном, затхлом кацевском доме! Кстати, и ты тоже. Мы тут лемурами станем. Пропадем.
— Как романтично!
— Не надо мне было жениться на тебе, — горько произнес он. — Слыхала, что болтают в городке?
— Неужто обо мне судачат?
— Ты, мол, пройдоха, каких еще поискать!
— Звучит не слишком дружелюбно.
— Ты по-прежнему якшаешься с этим художником?
— Дорогой, зачем ты спрашиваешь о том, что прекрасно знаешь! Я позирую Перси.
— Ты с ума не сошла?
— Нет, конечно. Перси — художник милостью Божией. Не забывай, на этой картине я навеки останусь молодой: девушка с кружевным зонтиком у озера, когда дует фён. В натуральную величину. Масло. В раме. Еще вопросы, дорогой?
Майер закрыл лицо руками.
— Я этого никогда от тебя не скрывала, Макс.
— Но не сказала, что это известно всем!По-твоему, как муж натурщицы я имею хоть минимальный шанс быть избранным даже всего-навсего счетчиком голосов?!Мы отстаиваем христианские ценности, дорогая моя!
— Особенно мясник, председатель ваш. Он в войну разбогател и разжирел. Между прочим, требуется известное мужество, чтобы выступить против махинаций этого мелкого капиталиста и его клики.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Что у тебя такого мужества нет. Возможно, ты сочтешь меня снобкой, дорогой мой, но я терпеть не могу трусов.
Он усмехнулся, и его обаяние, которое Марии всегда нравилось, вдруг показалось ей слащавым.
— По какому, собственно, праву ты смотришь на меня сверху вниз?
— Ты так считаешь? Извини, я нечаянно. День у меня выдался утомительный.
— Могу себе представить.
— Тем лучше. В таком случае можно обойтись без пространных дискуссий. Мы расстаемся, я сниму в столице мансарду, а ты заведешь себе жену, приемлемую для ваших партийцев. Грудастую блондинку. Вроде Губендорф. Так! — Она встала. — А теперь мне нужно снять макияж, намазаться кремом, а еврейские волосы упрятать под сетку. — На пороге она остановилась
Он шагнул к ней.
— А вот тызаметила.
— Потому что общаюсь с правильными людьми.
— Я бы не прочь с ними познакомиться.
— С такими, как Жид, Шёнберг или Шостакович.
— Ого! Крупные умы!
— Они как острия копий впереди мирового духа.
— Вместе с тобой и товарищем Айслером.
— Мы скорее во второй шеренге.
— Какая скромность!
— Главное — не быть мещанином.
Макс побелел от ярости. Изобьет ее?
— Взять, к примеру, Пикассо. Его-то ты знаешь? Или нет? В искусстве и в жизни нужно быть современным, бескомпромиссно-современным.
Макс сардонически рассмеялся.
— Макс! Ради Бога!
Он схватил ее запястье.
Она отпрянула.
Он потащил ее к канапе.
Она стукнула его по голове сумочкой, прошипела:
— Прекрати!
Макс прижал ее к кожаной обивке, и пока он расстегивал ремень на брюках, из скрипучего диванчика и из глубин прошлого, из мрачных сводов подвала, повеяло ароматом, который превратил испуг в вожделение. Она скинула туфли, чувствуя, как дыхание становится жарче, тяжелее, чаще, и внезапно наверху, на потолке, в белом ламповом плафоне возникло серое пятно, должно быть мушиная гробница.
— Не так громко, — прошептала она, хихикнув, — пап'a не спит, вдруг он услышит!..
— Ну и пусть, — фыркнул Макс, — пусть услышит…
Мария предчувствовала дурное. Вопреки всем планам, Майер ни на сантиметр в партии не продвинулся, потому что мясник, главный здешний заправила, на дух не выносил молодого обер-лейтенанта, угадывая в нем не просто соперника, но будущее. Что бы Майер ни делал, мясник сажал его на мель, старое время хитро оборонялось от нового, и, увы, похоже, что «Девушка с кружевным зонтиком у озера, когда дует фён» вообще доконает амбиции супруга. Перси конечно же прислал приглашение на вернисаж, и они конечно же должны пойти, это не подлежит обсуждению. У знакомой консерваторки Мария позаимствовала шляпку а-ля Грета Гарбо, белую, с широкими, мягкими полями, надела шубку маман, а поскольку мероприятие было публичное, Майер облачился в парадный мундир, с фуражкой, кожаной шинелью и кортиком на поясе. Вперед, в атаку!
Когда они появились в переполненной галерее, председатель партии, сопровождаемый всем правлением, двинулся им навстречу.
— Добрый вечер, господин обер-лейтенант, — пропищал он, — если не ошибаюсь, это ваша супруга.
Мясник имел в виду ее портрет, красавицу в белом на фоне лилового фёнового пейзажа; массивные телеса подчеркнуто медленно повернулись к стене, заставив весь эскорт тоже совершить поворот и высокомерно прошествовать мимо нее, живой Марии.
В сфере изобразительных искусств, шепотом признался мясник, он, увы, невежда. И толком не знает, как отнестись к таким вещам, как, например, декольте. В этом смысле г-н обер-лейтенант тут очень кстати. Как супруг натурщицы, которая, очевидно, без смущения выставляет напоказ свои прелести, он, Майер, наверняка может объяснить, при чем тут — вместе со свитой мясник-председатель затопал в сторону холодильной камеры, навстречу себе самому, — при чем тут искусство.