Сорока на виселице
Шрифт:
Я не мог понять, что происходит, люди держали над головами невидимый шар, дрожа под его тяжестью.
– Ты не справишься, – сказал Уистлер.
– Выходи, – повторил Штайнер. – Ян, шагайте по тросу, не ждите нас! Уэзерс, тебе лучше остаться… Тут… лучше остаться.
– Тебе не справиться, – неуверенно повторил Уистлер.
Штайнер и Уэзерс направились к периметру.
– Они не справятся, – сказал Уистлер.
– Нам надо возвращаться.
Зеркало. Его еще нет, оно будет похоже на пирамидку. Пирамидка из
Мы возвращались. Я с трудом передвигал ноги и плохо представлял, куда надо идти. Я смотрел под ноги, в черную воду, разметку было не видно, и теперь я понимал, зачем мы пристегнулись к тросу. Трос спасал.
С горчичное зерно.
Мы возвращались долго.
Где исходный образ? Если Совет запретил опыты с зеркалами и образами на Земле, где находится оригинал?
– Ты говоришь вслух! – крикнул Уистлер. – Ян, ты говоришь вслух! Это уровень шума!
– Что?
– Уровень шума! Здесь не самое тихое место, здесь тоже… слишком высокий уровень шума, ошибка проекта. Я предлагал Штайнеру установить конусы, но он боится, что это повлияет на динамику… Он боится, боится, боится, пусть мы лучше оглохнем… Хотя синхронному физику ни к чему слух, что ему слушать… Как ты думаешь, если, допустим, отключить тот же слух…
Звук.
– Вот и я не знаю, – сказал Уистлер. – Не знаю…
– Что?
– Ты немного оглох – и теперь думаешь вслух, это случается… Со мной такое бывало, это скоро пройдет. Попробуй, попрыгай на одной ноге.
– На какой? – спросил я.
– Лучше на левой.
Мы возвращались.
– Вы что, действительно собираете там пирамидку?
– Какую пирамидку? – спросил Уистлер.
– Развернутый вольфрам, три грамма. Ее будут монтировать шестьсот лет.
Молекула за молекулой.
– Для чего? – спросил Уистлер. – Для чего шестьсот лет собирать пирамидку из развернутого вольфрама?
– Как для чего… это же понятно, это первое приближение…
– Первое приближение? Почему первое и к чему приближение? Я не понимаю!
– Актуатор. Два идентичных предмета, образ – подобие. Образ находится… не знаю точно где, пусть на Иокасте, а подобие монтируют здесь.
Я указал пальцем в сторону Объема.
– Молекула за молекулой, год за годом. Когда подобие приблизится к образу…
– Кто тебе рассказал про… такое? – перебил Уистлер. – Или ты сам… ты сам?
– Штайнер, – ответил я. – Это он, кажется…
– Два абсолютно идентичных предмета? – Уистлер смотрел на левую руку. – Это забавно… Это интересно! Идея, достойная Сойера, он любил такое, помнишь про айсберг… Если на самом деле воспроизвести синхроничность механически, буквально, до атома, как ты говоришь… интересно, как это повлияет на причинно-следственную связь… Повлияет ли…
Уистлер уставился на правую руку.
– А это действительно забавно, я про это не думал, хотя
Уистлер пошевелил пальцами.
– Хотя, возможно, это и есть так, три грамма развернутого вольфрама, вот цена… А почему шестьсот лет, откуда такое? Понимаю, шестьсот лет производит впечатление… Шестьсот лет могут раздавить… Ян, тебе не кажется, что мы имеем дело с саботажем? Шестьсот лет… Удивительный срок, столько строили готические соборы.
– Зачем Штайнеру это? – спросил я.
– Ну откуда я знаю зачем… Перегорел. Не верит в пространство.
Уистлер указал пальцем вверх.
– Такое порой случается… и это одна из проблем… Мы не сомневались, что подвижников хватит на всю Вселенную, но их не хватает даже на рукав Ориона…
– А ты не заблуждаешься? – спросил я. – На Земле верят в синхронную физику, моя бабушка…
– Раскладывает монеты, – закончил Уистлер. – Все бабушки обожают монеты, их приятно ощущать пальцами. Монеты, карты, кости. Кости и командор Орлов из «Бездны». Легенду. Люди не очень хотят знать, что прототип Орлова не испарился в испытательной камере, а сгорел.
И умирал четыре дня, отторгая клеточную регенерацию, обрастая новым мясом, раздирая его, не переставая кричать.
– Проблемы… Их больше, чем нам представлялось. Вернулись спрайты, Штайнер прав, это шаг назад…
Инерционные поля. Трос. Через Объем к западной аппарели, черный коридор, четвертый кессон, подъемник, холод, жар, цепи, свисающие с потолка, путь то удлинялся – и черный коридор тянулся километрами, – то съеживался.
Становился короче.
Предшлюз. Цепи и боксы, цепи покачивались. Эффект Фуко. Я стянул маску.
– Сволочи, – вдруг сказал Уистлер. – Я сомневался, но теперь уверен, теперь почти на все три грамма…
Уистлер потрогал безымянный палец левой руки, через перчатку.
– То есть наоборот, теперь я не уверен. Я окончательно сомневаюсь…
– В чем? – спросил я.
– В том, что мне отрезало палец случайно. Шуйский – муж весьма хитроумный, он мог подготовить… подстроить сюрприз… В конце концов, ты же знаешь, я утратил палец при весьма саркастических обстоятельствах…
Уистлер замолчал, и его глаза умерли, перестали двигаться, и так продолжалось минуту, стали гладкими, как всегда, когда он слишком быстро думал.
– Я посчитал… Это не трудно посчитать… шанс потерять палец при таких обстоятельствах ничтожен, так что это не случайность, Ян, это они подстроили…
Уистлер кивнул в сторону Объема.
– Кто?
– Штайнер. Кассини. Шуйский. Первое приближение.
– Вряд ли это они, – сказал я. – Они… Зачем им твой палец?
– Ты не понимаешь, Ян! Палец – это предупреждение! Они предупреждают меня, что в следующий раз это будет голова… Я слишком близко подошел, пространство вот-вот откроет мне свои секреты… Это один вариант.