Сорока на виселице
Шрифт:
На поиски принципа и конструкции потребовались все силы и все золото, сваренное прежде, и после многих десятилетий самоотверженных трудов Диамедею удается построить аппарат. Упоенный триумфом, Диамедей начинает отделять сути окружающих его вещей и заключать их в стеклянные пробирки, его дом наполнен пузырьками с блистающими средоточиями предметов, а сам он наблюдает, какое необычайное воздействие они оказывают на окружающий мир. Суть камня сообщает прикоснувшимся к ней яблокам гранитную твердость, суть воды способна сделать жидким дерево, кожу и бронзу, суть серебра заставляет лист ясеня светиться во тьме, одним словом, суть неживого придает
Диамедей понимает, что он наткнулся на настоящую алхимию, а не на то нелепое чучело, служению которому он посвятил молодость. Зачарованный великолепием происходящих трансформаций, он не может остановиться, преобразуя окружающий мир. Однако постепенно Диамедей, ослепленный разнузданными бесами познания, решает выделить суть разумного существа, и в безумном порыве проводит этот опыт в день летнего равноденствия и возгоняет сияющую искру из своей малолетней дочери.
Искра Лиры необычайно ярка.
Искра Лиры изменяет свойства не предметов, но людей, проявляя и усиливая их подлинные качества, надежно сепарируя агнцев от козлищ, сеятелей от пожирателей, слепых от видящих.
Удовлетворив свое любопытство (или убоявшись последствий), Диамедей пытается воссоединить форму и суть своей дочери, однако терпит крах. Он пробует раз за разом, и раз за разом совершить необходимый марьяж не удается. Между тем лишенная сути Лира сама начинает превращаться в чудовище, бросается на животных и людей, отказывается от человеческой пищи, лишается сна и речи. В результате чего погрузившийся в отчаянье Диамедей отвозит дочь в горы Велета и приковывает к камню в глубине далекой пещеры.
Вернувшись в лабораторию, Диамедей в ужасе обнаруживает, что дистиллятор разрушен неизвестными и, что самое страшное, пропала хрустальная колба, хранившая суть Лиры. Он отправляется на поиски колбы, он путешествует семь лет и погибает в этом пути от болезней и истощения, где-то в Месопотамии, успев перед смертью увидеть и осознать, что влияние сути его дочери на окружающий мир, похоже, уже необратимо.
Вернувшись на Землю, Тэльман попытался отыскать «Детство Сциллы» и нашел три другие книги, роман Сэмюэля Мецкеса отсутствовал в списках и каталогах, более того, упоминание о такой книге не встречалось ни в одной библиографии. Тэльман отправился прямиком в Коллектор, но и там ему не помогли, книга не обнаруживалась. Оставалось одно – лететь на Щелчок Катрины и снова искать там.
Следующие годы длилось великое хождение, Тэльман в поисках «Детства Сциллы» побывал во всех колониальных мирах, во всех хранилищах, библиотеках и коллекторах ойкумены, усилия были безрезультатны, а на девятый год, вместо того, чтобы сдаться и успокоиться, Тэльман отправился в экспедицию по второму кругу, на одиннадцатый год своего похода он умер во время вектора к Селесте от неожиданного кровоизлияния в мозг.
Именно тогда в ежегодном «Библиотечном Вестнике» была опубликована мемориальная статья «Одержимость». В ней предполагалось, что «Детство Сциллы» может быть: мистификацией одинокого гения-мизантропа, решившего оставить грядущим поколениям неразрешимую литературную загадку; мистификацией общества библиофилов, действовавшего по примеру печально известной
Редактор «Библиотечного Вестника» предлагал всем неравнодушным к судьбам земной литературы и к судьбе ее подвижника Тэльмана в частности найти так и не обретенный шедевр. В пространство по стопам великого хождения устремилась армия любителей книг, они посетили тысячи внеземельных библиотек, просеяли фонды и внесли хаос в работу хранилищ и в итоге не добились ничего, четвертое «Детство Сциллы» так и не было найдено. Впрочем, стоит отметить, что на материалах этих поисков были написаны два самостоятельных романа и несколько научных работ.
Разумеется, история несчастного Говарда Тэльмана и «Детства Сциллы» – самая известная в летописи паник истерия века, паники же меньшего масштаба случались и случаются регулярно. Например, широкую (и недобрую) известность приобрел орден «Мартелл 17», чьи адепты занимались экстракцией и уничтожением семнадцатых страниц; все книги, до которых дотягивались паладины, были искалечены, внятного объяснения, почему следовало вырывать именно семнадцатую страницу, ни один из вандалов предоставить не смог. Дурной пример оказался воспринят, появилась «Группа 33–48», «Конгресс 135» и, наконец, «Верные друзья книги», и скоро миллионы изданий лишились своих страниц, из-за чего были списаны и утилизированы.
Руководство Ассоциации вынуждено было привлечь волонтеров для охраны библиотек, ведь распространялись слухи, что организации вандалов не только не оставили своих намерений, но и готовят экстракцию едва ли не планетарную. И в целях сбережения библиотечных фондов и сохранения общественного спокойствия руководство Коллектора начало операцию по эвакуации книг за пределы Земли. Книги покидают Землю.
С версией спасения книг от вандалов отчасти перекликается версия «сбережения согласия»; землян якобы угнетает наличие огромного количество непрочитанных книг, им нелегко принять тот факт, что сокровищница накопленных за тысячелетия ценностей является, по сути, мертвой, так как не может быть освоена физически.
Это знание опосредованно приводит к застою в философии, социологии и литературе – современные художники и мыслители заранее испытывают муки совести оттого, что их возможные творения оставят невостребованными шедевры прошлого, отодвинут их в очереди на восприятие, художники отказываются от создания новых произведений, осознанно принимают печать безмолвия. Таким образом, наличие старых книг мешает появлению новых, уровень фрустрации среди творческой части общества растет, что предъявляет повышенные требования к нравственной гигиене.
Книги бегут с Земли.
Кукушки.
Дракон вписан в мифологию практически любого народа, населяющего Землю; возможно, потому, что дракон есть носитель огня – единственное существо, способное преодолевать состоящие изо льда космические бездны.
Синхроничность неразрывно связана с человеком, с красотой, с красотой в глазах человека, в душе человека, так утверждал Алан Сойер, вне человека феномен не проявляется, так говорил Сойер, был уверен в этом до последнего.
Ни доказать, ни опровергнуть это утверждение невозможно, а попытки решить поставленную еще Эйлером задачу неизбежно приводят к руинам, над которыми реет потрепанная орифламма давно известного и ставшего классическим кошачьего парадокса. Сформулированного еще на заре квантовой физики.