Сорока на виселице
Шрифт:
Кассини спорит сам с собой, кричит, размахивает руками, ходит вдоль книжных стеллажей, прислоняется к стенам, прислоняется к свету.
Сойер ошибался, говорит Кассини. Красота существует вне человека, но вне человека не существует добро, и здесь, именно здесь кроется проклятый дождливый ключ, вопрос, отвеченный раньше. Задача человечества – максимальное удаление от зла, и в наши дни задача эта стоит особенно остро, осталось пройти недолго, но это самые сложные метры, и каждый шаг дастся с кровью и отчаяньем, ты пойми!
Человек был прикован к земле, прикован буквально, что есть гравитация, как не ошейник, положенный нам с рождения?
Кассини постарел, его взгляд стал острее и прозрачнее, но способности к анализу заметно снизились; Кассини старательно не задает нужные вопросы и часто плачет, его пугают ответы.
Горе сыну, осмеявшему отца, бормочет Кассини. Проклятие отцу, предавшему сына, плачет Кассини. Да пребудет синхронная физика, ибо иного пути нет, горе слепцам, отрицающим явное…
Дель Рей, обобщая собранные материалы, заключал, что красота и синхроничность связаны незримыми нитями; синхроничность, как одно из частных проявлений мира идей, немыслима вне красоты, уродливое не может взойти в мир идей, отсекаясь в небытие платоновским фильтром. Сойер был прав, прав…
И Дель Рей, и Сойер, конечно, ошибались, полагая, что ключ в красоте, красота важна, однако красота есть соль. Наивные дети великих побед самоуверенно утверждали, что вне человека красота не существует, однако это не соответствует истине – красота была до нас и останется после. Умножение красоты, обретение красоты, завоевание красоты, вспомни, вспомни тот самый портрет с рыбой в руках…
Кассини спорит со стенами, задает им вопросы, отвечает собственному эху, удивляется ответам. Учитесь задавать вопросы, повторяет Кассини, вопросы есть суть победы, ответы есть прах поражений.
Библиотека наполнена книгами, шепотом, потерянными головоломками.
Вопрос не в том, для чего нам прорываться сквозь пузырь великой тиши, вопрос в том, почему мы не можем этого сделать. Почему мы, предназначенные небу, не можем до него добраться?
Я догадываюсь, с какой целью остался Кассини, Кассини надеется, что я продолжу.
Выдохни зло – и воздух выдержит тебя, так говорил мастер, в последнее утро примеряя к плечам нелепые бумажные крылья. Та же ошибка, что через два столетия погубит Сойера, погубит Дель Рея, протянувших роковую и гениальную нить к черно-белой птице, поверив в воздух, не допусти эту ошибку…
Кассини ходит за мной. Он плетеся за мной по коридорам, как голодный весенний клещ поджидает в хранилище, проникает в мысли, часто я не вижу его, слышу лишь голос.
Синхронные физики выбрали долгую дорогу, злосчастные муравьи решили покорить лабиринт, хотя можно было его попросту не строить, стали старательными зодчими собственной тюрьмы, побоявшись задать правильный вопрос. «И где же все?!» – недоумевал Ферми, вглядываясь в вызывающе молчащее небо. Их нет. Не было и никогда не будет. По одной причине.
Это все наше.
Это все для нас, шепчет Кассини, это все для нас, соберитесь, наконец, сделайте шаг. Мы избавились от зла, разлитого в мире, но оно укрылось там, где достать его нельзя, отложило икру, проросло в крови серебристыми нитями.
Возможно,
Возможно, она появилась как раз вовремя, ведь кто готов к завтрашнему дню?
Есть ли завтрашний день?
Кассини смеется и считает вслух.
Красота холодна, небо есть лед, космос есть лед, нам нужно тепло, все, до последней искры.
Прах Уистлера был развеян над Иртышом, система Реи. Это прекрасная река.
Кассини хочет, чтобы книгу написал я. Когда-нибудь. Может быть.
Мои сны светлы. В них солнце и река, уходящая в небо, теряющаяся в облаках, в них пластмассовый лягушонок и цветущий лавр, рыжая собака, скорая весна.
Адастра.
Девочка, сидевшая у окна, была права.
Глава 19
Земляне
«Здравствуй, Одиссей!
Знаю, ты не любишь это прозвище, извини, но отказать себе в удовольствии не могу, скверный, скверный характер, ты знаешь. Характер и профессиональные деформации, увы.
Здравствуй, друг!
За много лет ты так и не ответил ни на одно мое послание, предполагаю, не ответишь и на это. Надеюсь при этом, что письмо это заставит тебя задуматься.
Не сомневаюсь, ты догадался, зачем мы обращаемся к тебе. Уверены, ты уже принял решение. Но мы все-таки попытаемся.
Надеюсь, ты как ученый отдаешь себе отчет, что включение в рукопись материалов, недавно полученных тобой от Рольфа, вызовет совершенно излишнее брожение (если не кипение) умов. Твою книгу ждут, к тебе прислушиваются, эффект может быть непредсказуемым. Наука должна бежать ажитации, не твои ли это слова?
Согласись, картина, сложившаяся в голове у недавно покинувшего нас друга, фантастична и смехотворна, думаю, ты и сам это осознаешь. Однако при определенном стечении обстоятельств, при определенной и прихотливой точке зрения картина эта может стать не только смехотворной и возмутительной, но и деструктивной. К сожалению, наше общество, особенно после событий на Бенедикте, готово поверить во все, в любую несусветную дичь. Ты же понимаешь, публикация твоей книги с материалами Кассини приведет к тому, что пытливыми землянами будут проведены самые невообразимые, самые баснословные параллели, все, от происшествия на Бенедикте до увлечения гусиными марафонами, будет рассмотрено сквозь призму этого, с позволения сказать, открытия.
Не сомневайся, именно на такой эффект и рассчитывал Рольф, не забывай, кем он был. И не стоит воспринимать его выходку серьезно, боюсь, что даже перед смертью Кассини не мог отказать себе в удовольствии будоражить неокрепшие души, сеять смуту, смятение, большую часть жизни он занимался исключительно этим, ты знаешь это и без меня.
Подумай о милосердии. Кассини, при всей неоднозначности, сделал для Земли и ее науки достаточно много, стоит ли бросать тень на его, в общем-то, немалый вклад, на его память? Публикация материала невозможна без ссылки на того, кто материал обнаружил, таким образом, имя Кассини окончательно станет синонимом сумасшествия, деградации и коррупции критического мышления, по-другому ни один здравомыслящий человек не станет рассматривать этот текст, анонимный автор которого без сомнения страдал выраженным параноидальным расстройством.