Сорока на виселице
Шрифт:
Уистлер безумно хихикнул.
– Барьер фиксируется лишь в момент опрокидывания, сами понимаете, на Земле опрокидывание нельзя повторить… А значит, зарегистрировать барьер нельзя. Значит, мы не можем утверждать, что его нет… что это не поле… А если это поле?
Мария разглядывала номер.
– Что? – спросила она.
– Поле, – повторил Уистлер. – Поле везде… Как реликтовое излучение… всегда… Что, если вся наша история разворачивалась внутри поля Хойла? Каждый шаг, с момента первой белковой плесени… А? Hexekuss, как клеймо…
Уистлер
– Где Штайнер? – спросила Мария.
– Убежал… – ответил Уистлер. – Я хотел поговорить с ним о полете, о небе и о ключах… но он убежал…
Уистлер приложил ко лбу ладонь.
– Это скоро закончится… Знаете, Дель Рей за несколько часов до смерти все понял… Помните… Помнишь, Мария?
Я был уверен, что Мария промолчит.
– Дорога к виселице идет через танцующие лужайки, – сказала Мария.
Уистлер закрыл ладонью глаза.
– Браво… – прошептал он. – Вектор закрыт… Мы с ослиным упорством пытаемся построить машину, покоряющую пространство… Какая чудовищная глупость… Неимоверная глупость!
Про глупость Уистлер выкрикнул.
Мария сощурилась. Я слушал. Уистлер был взволнован, разглядывал руки, пальцы у него тряслись.
– Все можно было решить еще тогда, сто… двести лет назад… И Дель Рей это тоже понял… Все-таки гений… он был гений, настоящий, возможно, единственный… Он понял… предвидел – и за миг до успеха, который бы нас уничтожил, Дель Рей увел человечество на ложную тропу…
– Какую тропу? – спросила Мария.
– Человечество сотни лет шагало, зажмурившись, шагало в тупик… и осталось цело, не рассыпалось, не расточилось… ведь сказано… Пока вершится зло, ты не откроешь глаз…
А Мария не нервничала.
– Кто знает, куда бы мы пришли по ложной дороге? – громко спросил Уистлер. – Кто заботливо рассыпал крошки…
– Он не в себе, – прошептала Мария. – Психоз, я подозревала…
– Негодный исток… Ветвь, произросшая из паршивого семени, даст горькие сухие плоды, Дель Рей прямо писал об этом… Он оставил нам шанс, но мы не поняли его, мы уже проглотили наживку… Не надо изобретать то, что есть, не надо сколачивать лестницу, надо лишь дорасти до первой ступени… Беги! Беги!
Я продолжал разглядывать номер. Штайнера нет, хорошо. Я боялся увидеть Штайнера.
– Решение вообще существует? – вдруг спросила Мария.
– Ну конечно, оно существует. Существует, мы же можем его помыслить… Ян, помнишь, мы говорли про бег? Тогда, в трюме… Это не бег, это возвращение… возвращение скитальцев…
– Ты можешь это сделать? – продолжала Мария. – Без аллегорий?
– Это несложно сделать, – сказал Уистлер. – Более того, я уже сделал это.
– Что ты сделал? – осторожно спросила Мария.
– Нашел. Я ее нашел. Точку входа, – Уистлер улыбнулся. – Она здесь.
– Где? – спросила Мария.
– Страница сто восемнадцать. Качественный переход. Улиточный телеграф, Ян, улиточный телеграф… Но по этой дороге идти не стоит…
– Тебе лучше отдохнуть.
Это сказал я.
– Бедный Ян… – Уистлер улыбнулся. –
– Тебе лучше отдохнуть! – крикнула Мария.
– Да-да, я отдохну…
Уистлер посмотрел на руки, болезненно поморщился и принялся ощупывать пальцы, ощупывал их, как чужие, словно видел пальцы первый раз, и одного пальца на левой руке у него не хватало.
– Я должен отдохнуть, – бормотал он. – Наверное, это действительно так, я устал… Ты так и не понял, Ян… Ты так и не понял, почему мы так любим все объяснять…
Я промолчал.
Уистлер, разглядывая руки, побрел прочь из номера к лифту, мы смотрели ему вслед.
– Я расскажу тебе завтра, Ян, – пообещал Уистлер. – Завтра ты увидишь мир другими глазами… тарам-пам-пам, тарам-пам-пам, собравшись в путь, собравшись в путь…
Лифт, Уистлер шагнул в кабину, лифт втянулся в потолок. Несколько секунд мы стояли, раздумывая.
– Нельзя его оставлять, – сказал я.
– Нельзя, – согласилась Мария.
– Куда он поехал?
Лифт остановился на последнем уровне.
– Вверх, – сказала Мария. – Он поднялся на крышу.
– Зачем на крышу? – глупо спросил я. – Там же дождь…
– Там дождь, – согласилась Мария. – Это Реген, здесь… дожди.
Лифт. Я шагнул, но Мария схватила меня за плечо.
– Я одна. Лучше будет, если я поговорю с ним… лучше я сама.
– Почему лучше?
Мария шагнула в кабину, лифт втянулся в потолок.
Ей нельзя с ним, подумал я, Уистлер, несомненно, опасен, хруст, я слышал его до сих пор. И запах… Никогда не чувствовал столько крови. Надо было…
Что? Что надо было делать, когда Уистлер на моих глазах убил искусственную пантеру? Демонтировал. Убил. Я… никогда…
Из пола возникла другая кабина, я шагнул в нее.
Через десять секунд лифт выкинул меня на крышу.
Неожиданно туман. Внизу дожль, здесь туман, слишком плотный, как густая пена, упругий, я не видел таких на Земле, на Путоране туманы имели отличную структуру, были легче и веселее, земной туман нельзя зачерпнуть рукой, туман Регена держался в ладони, как снег, холодный, продавился сквозь пальцы, висел в воздухе. Я стоял, окруженный туманом, как в стакане, наполненном ватой, я сделал шаг и потерялся. Необычное чувство, я никогда не терялся на Земле, я не могу потеряться, у меня в голове стрелка компаса, здесь было иначе.
Мария.
Кричать бесполезно, туман ловил слова, меня не услышали бы и за шаг. Вряд ли Мария отыскала Уистлера в этой пелене, и теперь мы бродим в тумане, я, Мария, Уистлер.
Бродячие туманы, они больше всего похожи на полуденные облака, растворяются в одном месте, чтобы тут же возникнуть в другом, белые и легкие.
Ленивые туманы, они лежат на полях.
Туманы, похожие на ветер, стремительные, их можно поймать у подножья гор, в их течении мгновенно мерзнешь, вспоминаешь о лете.