SOS! Любовь!
Шрифт:
Без преувеличения, мы походили на беженцев.
Это была не любовь, это был союз проигравших.
Спустя несколько месяцев мне стало казаться, что он теряет ко мне интерес. Мы почти не виделись, звонил он крайне редко. А я уже увлеклась и, как обычно, увлекалась все больше, тогда как он начал от меня отдаляться.
Барбара вбила себе в голову, что мы – прекрасная пара, и постоянно твердила мне, что сразу это поняла. – Так что, когда я поделилась с ней своими сомнениями, она сказала, что есть способ вернуть мужчину – залететь. Именно так поступила ее мама, да и бабушка тоже.
– Пророческие слова…
– Барбара, она такая, все делает по расчету. Однако мы с Коррадо переспали всего-то пару раз, и, поскольку с тех пор встречались редко, осуществить этот план было достаточно сложно.
– Вы и в самом деле хотели бы родить от него ребенка?
– Об этом я не думала. Но тот факт, что даже какой-то неудачник меня бросил, сильно ранил мое самолюбие… В общем, я так много и так настойчиво об этом размышляла, что стала чувствовать по утрам тошноту и головокружение. Скажу вам больше: даже живот у меня надулся!
– Сила самовнушения.
– На все сто процентов! И когда я сказала ему, что жду ребенка, он ответил, что я сумасшедшая, что математически это невозможно, а он-то разбирался в математике. Я пробовала убедить его, но бесполезно. Он все равно меня бросил, и в тот же день закончилась и моя истерическая беременность.
– Хочется сказать «и слава богу»!
– Теперь-то я тоже так думаю. Но в тот момент я настолько себя убедила, что могла бы испытать и родовые схватки!
– Хорошо… Расскажите-ка мне, как успехи с выполнением домашнего задания? Вы сделали то, о чем мы договаривались?
– У меня есть оправдание.
– Никаких оправданий! Вы поговорили с сестрой?
– Нет.
– Не поговорили?
– Нет. Но вместо этого я сказала Андреа, что между нами все кончено.
– Третья шкатулка? Самая сложная? Вы меня удивляете!
– Ну да. Поскольку с Риккардо все кончено, теперь он стал моей навязчивой идеей. В общем, все оказалось слишком просто: я хочу только тех, кто от меня ускользает.
– Так уж мы устроены: всегда стремимся к тому человеку, который по каким-то причинам нас бросает. – Это уходит корнями в наше младенчество, в тот период жизни, когда мы не можем обойтись без посторонней помощи: минимальное отдаление материнской фигуры вызывает у нас панику. Со временем мы привыкаем к разлуке, но первое, что обычно чувствуем, когда любимый уходит, – страх, что умрем от любовной жажды.
– Вы поэт, доктор Фолли.
– Девочки в лицее тоже говорили мне об этом!
На следующий день в кабинете Андреа
Когда я хорошо выхожу на фотографиях, мне кажется, что это не я, а кто-то другой. Очевидно, Андреа сфотографировал меня на мобильный телефон, а я и не заметила.
А вот и он сам.
– Как, нравятся?
– Красивые.
– Ты на них просто фотомодель.
– Ладно, не преувеличивай. Просто хорошо получилась.
– Ты себя недооцениваешь, как обычно. А так нельзя. Надо верить в себя.
– Да, я знаю.
Как будто это можно сделать по команде: выбрать клавиши «Самоуважение – да/нет». У меня давно установлено «нет» по умолчанию, а «да» просто отключено. И уж конечно, последние события никак не способствуют изменению программы.
– Как Риккардо?
– Как обычно. Молчаливый и грустный.
– А Барбара?
– Мы с ней не разговаривали и, надеюсь, больше никогда не увидимся.
– Хочешь, пообедаем вместе?
– У меня полно работы, думаю, нет.
– Давай устроим пикник на лужайке, я приготовил бутерброды.
– Ты приготовил бутерброды?
– По правде говоря, мне их приготовили там, где готовят все необходимое для пикника, включая корзину. Ну как? Позагораем, зарядимся солнечной энергией.
– Ты начальник, тебе решать. Если Салюцци меня о чем-нибудь спросит, я все свалю на тебя.
– Салюцци сейчас с любовницей на катере, вряд ли он тут появится.
– У Салюцци есть любовница?
– Конечно есть! Молодая! Но я тебе ничего не говорил.
– А Ферранте?
– Ферранте – гей, это все знают!
– Хватит, больше не хочу ничего слышать! – закрываю уши.
Мы выходим на улицу, вижу, как Андреа снимает замок со старого велосипеда, прислоненного к столбу.
– Давай садись. – Андреа показывает на раму.
– Нет, Андреа… Моя задница здесь не поместится…
– Давай, вперед, на пикник нужно ехать на велосипеде. Смелее!
Неловко усаживаюсь на раму.
– Жаль, что ты продал свой джип!
– Увидишь, как здорово, ветер развевает волосы, а ты любуешься пустынным городом. Я теперь каждое утро еду в контору на велосипеде.
Едем в парк Семпионе, располагаемся у пруда.
– Как будто мы в Нью-Йорке, тебе не кажется?
– Никогда там не была.
– Съездим как-нибудь.
– Когда? В следующей жизни?
– Нет, думаю, в этой.
Стелем скатерть, садимся.
– Давай бери бутерброд, какой тебе нравится. Вегетарианские, чур, мои!
– Ты заделался вегетарианцем?
– Естественно. Я изгнал мясо со своего стола и тебе советую.
Час от часу не легче. Что с ним происходит?
После обеда ложимся на траву в тени деревьев.
Наконец-то жара спадает, и вместе с ней идет на убыль лето, а я так ни разу и не искупалась в море.
Те проклятые выходные в Портофино не считаются.
Послеполуденный отдых под плеск воды и стрекотание цикад внезапно прерывается криком Андреа:
– О боже, Кьяра, мы заснули! Почти три часа, я опоздал! У меня встреча назначена на полтретьего!
На наших телефонах – куча неотвеченных звонков.
– Что же нам делать?
– Что-нибудь придумаю. Ты пока собери тут.
Мчимся к велосипеду, Андреа на бегу придумывает оправдания с такой легкостью, как я натягиваю джинсы.
Усаживаюсь на раму, стараясь сохранять равновесие, а Андреа во всю мочь крутит педали. Безуспешно пытаясь облегчить управление велосипедом, особенно на поворотах, ерзаю из стороны в сторону.
– Кьяра, прекрати, я ничего не вижу…
Не успел Андреа закончить фразу, как колесо велосипеда оказалось в желобке трамвайных рельсов. Мы кубарем пролетаем метров пять, обдирая коленки, локти, лицо и руки, будто дети, которые только учатся кататься без поддержки взрослых.
Вокруг нас собираются люди, но, не обращая внимания на них, на боль во всем теле, мы хохочем, нас охватывает приступ неудержимого смеха.
– Боже мой, Андреа, не могу, умираю, я не могу!.. Ужасно смешно и ужасно больно. Последний раз я так падала лет тридцать назад, но не помню, чтобы было так больно!
– Тогда у тебя центр тяжести был ниже и кости эластичнее, – смеется он, отряхивая порванные брюки. – Нужно заехать домой переодеться. Поймаем такси, тебе надо продезинфицировать подбородок и коленки!
Андреа свистит, и тут же останавливается машина.
– Я думала, что так бывает только в кино.
– Все зависит от того, как свистнуть. Решительный свист выдает в тебе делового человека, поэтому они сразу останавливаются. Свистишь неуверенно – так и будешь стоять на обочине.
Подъезжаем к его дому.
Симпатичная многоэтажка в аристократическом районе недалеко от проспекта Маджента: квартира для одинокого карьериста с утонченным вкусом – тумбочка у кровати, в ванной нет места для второй зубной щетки, будто тебе сообщают: «Вряд ли ты останешься здесь до утра, поэтому ничего себе, пожалуйста, не придумывай». Кожаные диваны, столик из стекла и кованого железа, стулья в духе Ле Корбюзье, сантехника черного цвета. Красиво, но холодно.
Отличный дом для Гайи Луны.
– Нравится? После ухода жены я немного переделал обстановку, но сейчас снова хочу поменять. Слишком стерильно, безлично, а мне хочется комфорта. Надо будет заказать камин.
Андреа дает мне вату и дезинфицирующее средство, сам идет переодеваться.
– Какой же я дурак, мы чуть не убились… – говорит он, без всякого смущения расхаживая по квартире в трусах. – У тебя все цело?
– Запястье болит и, кажется, опухло. Может, вывих?
Андреа берет мою руку и осторожно ее ощупывает.
– Ты что-нибудь в этом понимаешь?
– В молодости играл в баскетбол… Перелома нет, но надо бы туго перебинтовать. Я отвезу тебя в травмопункт.
– Не надо, я не хочу в травмопункт! – возражаю я.
– Надо. Слушайся меня, я старше, – подмигивает он мне.
Меня все больше удивляют эти качества командира бойскаутов, которых раньше я у Андреа не замечала. Мне с ним хорошо, особенно с тех пор, как он бросил свои идиотские замашки и больше не пытается распластать меня на столе.
– Ты жил здесь с женой?
– Да, – отвечает Андреа, дезинфицируя рану на локте, – но, как видишь, от нее не осталось и следа.
– Сколько лет вы были женаты?
– Пять лет.
Ну да, и два года из этих пяти он спал со мной.
– Нам нужно было расстаться раньше, я всегда ей изменял, но возвращался. В конце концов ей это надоело и она ушла.
– Ты часто об этом думаешь?
Андреа останавливается у шкафа и смотрит на мое отражение в зеркале.
– Я чувствую, это был правильный выбор, – улыбается он с легким оттенком грусти. – Тяжелый, но правильный. Ладно, пошли.
Спускаемся в гараж за машиной, и через минуту мы уже в травмопункте.
Кажется, я знала другого человека. Подумать только, какую зависимость от него я ощущала совсем недавно… А сейчас чувствую себя совершенно спокойно.
Народу в травмопункте мало, но меня пропускают без очереди и просят подождать.
– Я забегу в офис и сразу вернусь.
– Нет-нет, не беспокойся, я что-нибудь почитаю, – показываю я на стопку старых журналов «Панорама».
– Как же мне не беспокоиться! Думаешь, я оставлю тебя здесь одну?
Через полтора часа симпатичный доктор принимается осматривать мое больное запястье.
Андреа звонил уже три раза, волнуется, что мне одиноко.
В первый раз он спел мне «You Are Not Alone» Майкла Джексона, во второй сымитировал телеведущего Бруно Веспу.
Мне перебинтовывают запястье, доктор говорит, что через неделю заживет. Андреа забирает меня и отвозит домой.
– Ты справишься?
– Андреа, не стоит так волноваться, это просто вывих!
– Ладно, жаль оставлять тебя одну.
– Я не одна, со мной сестра и… Риккардо.
При воспоминании о Риккардо мне становится грустно, и Андреа это замечает.
– Ну, ты же смелая! – Он берет меня за подбородок.
Улыбаюсь и выхожу из машины.
Левой рукой с трудом поворачиваю в замке ключ.
Сара, опередив меня, открывает дверь.
– ЧТО ЭТО С ТОБОЙ?
– Упала.
– Но как? Ты попала в аварию?
– Нет-нет, сама упала, на тротуаре.
Риккардо тоже выходит посмотреть.
– Тебе больно? – участливо спрашивает он.
– Да нет, правда, ничего страшного. Я была в травмопункте, мне забинтовали запястье и дали больничный на неделю!
– А кто тебя отвез в травмопункт?
– Коллега.
– Почему же ты не позвонила? Мы могли бы приехать.
– Из-за такой ерунды? Совершенно не стоило, поверьте. Я посидела и подождала своей очереди, и все.
Риккардо и Сара очень обеспокоены, и, по правде говоря, мне приятно, что они за меня волнуются.
– Если вы не против, я пойду прилягу. Устала, да и запястье сильно болит.
– Конечно. Я приготовлю тебе постель, ты сама не сможешь, – говорит Сара.
– Хочешь чего-нибудь горячего? Заварить тебе ромашку, чтоб лучше спалось? – спрашивает Риккардо.
– Да, пожалуй, ромашку с сахаром, – жалобно прошу я.
Оба они, Сара и Риккардо, стоят в дверях моей комнаты и смотрят на меня так, будто я вернулась домой, принеся голову под мышкой.
– Ложусь спать… со мной все в порядке.
– Конечно. Тебе что-нибудь нужно?
– Если хотите посидеть со мной…
– Я хочу. Ты моя сестра, у меня преимущество, верно?
Сара заходит в комнату и тяжело опускается на мою кровать:
– Знаешь, что случилось?
– Нет, а что?
– Мне позвонил Лоренцо.
– Поэтому ты такая довольная!
– Я совсем не ожидала, столько времени прошло.
– И что он тебе сказал?
– Хотел узнать, как у меня дела, встречаюсь ли я с кем-нибудь и может ли он иногда мне звонить.
– Разве он не женится?
– Он ничего об этом не сказал, а я не спросила.
– Хорошая новость, Сара, – зеваю я. – Но… цыплят по осени считают.
– Хм, и только? Больше ничего не хочешь мне сказать? Отвечаешь пословицами?
– А что я могу тебе сказать? Не будем терять надежды, но без лишнего оптимизма.
– Тебе, случайно, морфий не кололи?
– Нет, просто я устала, ты не могла бы…
– Ладно, спи. Завтра останешься дома, да?
– Да, отдохну немного.
– Везет! Я позову Риккардо.
Через секунду появляется Риккардо, садится на кровать.
– Больно?
– Только если пошевелить рукой.
– Ты правда упала прямо на тротуаре?
– Правда, – резко отвечаю я, – почему ты спрашиваешь?
– Ну, так… спрашиваю. Может, на тебя напали, ограбили, а ты не хочешь говорить.
– Нет, я сама.
Молчим.
– Барбара звонила сегодня?
– Да, – грустно отвечает он.
– И что… какие новости?
Мне так тяжело спрашивать его об этом. Когда я вижу Риккардо, у меня сжимается сердце, мне хочется обнять, поцеловать его, хочется сбежать с ним вместе куда-нибудь на необитаемый остров.
– Она плохо себя чувствовала. Звонила три раза, и три раза пришлось к ней ехать: сначала привез термальную воду, потом – гомеопатические леденцы и наконец книгу про роды в воде. Я смертельно устал, а она – как огурчик.
– Тебе не кажется, как бы это сказать, что она становится тебе ближе? Может, она даже нравится тебе чуть больше, чем раньше?
– Ты удивишься, но чем лучше я ее узнаю, тем чаще спрашиваю себя, как меня угораздило с ней встречаться? И кто, интересно, дал ей мой номер телефона? – Она не хочет мне говорить.
– Ну знаешь… у нее так много знакомых… это не сложно.
– Если бы она не позвонила тогда, я бы не стал с ней встречаться и ничего бы не случилось. Я-то ее не искал и не собирался.
Не напоминай мне об этом, пожалуйста, не надо!
– На твоем месте я не стала бы ничего выяснять. Какая разница? Ты только разозлишься еще больше, ведь так?
– Ты права. Действительно, что это меняет?
Молчание.
– Ну, я пошел спать.
– Да, иди. Я тоже хочу спать.
Но все мое тело кричит об обратном.
Жизнь иногда устраивает нам такие сюрпризы!На следующее утро сестра приносит мне завтрак в постель и убегает на работу, потом несмело заходит Риккардо – узнать, не надо ли мне чего.
«Перестань быть со мной таким любезным, не надо, ты не должен так поступать».
– Как спала, хорошо?
– Отлично.
– Рука?
– В порядке, спасибо.
– Хочешь, я спущусь в киоск за газетой?
– Нет.
– Тогда я пошел.
Слышу, как закрывается дверь, утыкаюсь лицом в подушку и ору от злости.
Так нельзя, это несправедливо, почему это случилось со мной?
Ближе к обеду звонит Андреа:
– Как ты сегодня?
– Хорошо. Запястье еще немного ноет, но ничего страшного.
– Хочешь, я заеду проведать тебя? Тебе что-нибудь нужно?
– Нет, спасибо. Я найду чем заняться – столько неоконченных дел.
– Я позвоню позднее, узнаю, как ты.
Боже, если бы я знала, что перебинтованное запястье вызовет такой интерес…
Даже
– Милая, Сара мне сказала, что ты повредила руку.
– Да ничего страшного, не волнуйся.
– Сегодня я иду к врачу, если хочешь, заеду к тебе.
– Давай, но только привези мне бумажных куколок с одежкой и расскажи сказку.
Потом открываю почту и нахожу письмо от Лоренцо.Дорогая Адзурра,
ты была права, нужно заставить свою гордость замолчать и попытаться вновь обрести утраченную радость. Любыми средствами.
Я так рад, что познакомился с тобой, ты – необыкновенный человек, счастливым будет тот мужчина, который окажется рядом с тобой.
Если бы я не был влюблен в эту девушку, я хотел бы встретиться с тобой, и, я уверен, мы понравились бы друг другу. Я чувствую, что мы с тобой очень похожи, ты такая же эмоциональная и впечатлительная, как я. А девушка, которую я люблю, – резкая, упрямая и все время сердитая.
Я понимаю, можно подумать, что это просто кошмар, но ты не знаешь, какая она сильная, страстная, смелая, великодушная, умная и ласковая. Не знаю, как я смогу жить без нее.
Представь себе, она так беспокоится о маме и сестре! Если бы не она, даже не знаю, что с ними было бы.
Вот из-за этого мы и поссорились, а потом расстались.
Пожелай мне удачи, она так нужна мне сейчас.
Пока, Адзурра. Желаю тебе всего наилучшего.
Что значит «если бы не она, даже не знаю, что с ними было бы»?
Какая наглость!
Милейший Лоренцо,
я рада, что ты решил попробовать вернуться к ней.
Если она тебя любит так, как любишь ее ты, вас ждет счастливое совместное будущее.
Хочу дать тебе последний совет: даже если она, как ты говоришь, человек сильный и волевой, не давай ей сесть тебе на голову, не позволяй ей делать то, что ей вздумается, и относиться к тебе неуважительно. Возможно, она просто прикрывается мамой и сестрой, чтобы не принимать важных для себя решений, и перекладывает на других ответственность за это.
Насколько я поняла, она этим пользуется, и, пока ты будешь ей это позволять, она будет чувствовать себя совершенно свободно.
Я так говорю, потому что знаю похожего человека, который успокаивается только тогда, когда кто-то кричит громче ее.
Я тоже думаю, что мы с тобой поладили бы.
Ни пуха ни пера! Пусть все у тебя в жизни сложится хорошо.
Обнимаю,
Кьяра.
Может, этим сумасбродам удастся в конце концов пожениться!
Мама принесла пирожные.
Она веселая, улыбается.
Спрашиваю себя, неужели это тот самый человек, которого преследуют приступы паники?
– Как же ты упала? – спрашивает мама.
– Поскользнулась на банановой кожуре.
– А знаешь, что, когда мы поженились, твой отец сломал обе ноги, катаясь на лыжах?
– Обе?
– Ну да, и попал в больницу. Как-то раз я зашла к нему в палату и увидела медсестру на нем верхом… И знаешь, что он мне сказал?
– Что делает эта синьорина в нашей постели?
– Хуже. Он сказал: «Ты пришла как раз вовремя, эта синьорина заблудилась!»
Смеемся.
– Но почему ты не бросила его сразу?
– Потому что такой уж он человек: кобель, если не сказать хуже. Таких, как он, только могила исправит. И потом, не так уж долго мы были женаты, у меня было время, чтобы начать новую жизнь. Это для вас все сложилось не очень удачно – единственный отец, который должен бы обеспечить вам стабильность и уверенность…
На мгновение чувствую потребность все рассказать ей про мою безвыходную ситуацию, мой любовный треугольник.
Но передумываю.
– А как Риккардо? Он все еще здесь, с вами?
– Да, все отлично, то есть… можно сказать… Барбара от него беременна.
– Барбара? Твоя лицейская подружка? – взволнованно спрашивает мама.
– Да, – отвечаю я, опустив глаза.
– Прекрасно! Еще один не может удержать в штанах свой член!
– Мама!!!
– Говорим о твоем отце, но ваше поколение ничем не лучше!
– Это была ошибка… – всхлипываю я.
– Я прекрасно это знаю, твоя Барбара никогда умом не отличалась. Она и в детстве такое говорила, что волосы вставали дыбом! В десять лет уже все знала о сексе. А я-то думала, что он за тобой ухаживает.
– Ухаживал, да, но потом… как снег на голову…
– Ухаживал за тобой, а спал с другой? Ну и тип! Кого-то он мне напоминает!
Мама ужасно разозлилась.
– Нет, все было не совсем так. Он сначала с ней встречался, а потом со мной…
– Ничего мне не рассказывай, я прекрасно все знаю. У них всегда найдется оправдание, на все случаи жизни!
Слышу, как открывается входная дверь.
Это Риккардо.
– Кьяра, все в порядке? – Он с улыбкой заходит в комнату, в руках несет мороженое. – Здравствуйте, Марта. Как дела? Прекрасно выглядите!
– Ну и подхалим! – кричит мама. – Да что у вас, мужиков, в голове, можно узнать? Неужели за вас всегда думают гормоны? Интересно, что ты собираешься делать? Ты представляешь себе, что значит поднимать ребенка? Знаешь, сколько это стоит? И где вы будете жить? У нее-то денег – куры не клюют, а ты? Ты что будешь делать? Пойдешь к ней на содержание?
Риккардо стоит в дверях, опустив голову, в одной руке держит мороженое.
Сердце у меня сжимается.
– Мама, пожалуйста, ты не имеешь права так с ним разговаривать. Он сам прекрасно все знает.
– Я говорю с ним как мать! Он думает, что все знает, но он даже и близко не представляет, что его ждет! Бессонные ночи, ссоры, лишения! Тебе придется забыть о свободе, можешь сказать «прощай» своей безответственности, наплевательству! Теперь-то ты не побежишь за каждой юбкой! Теперь у тебя есть ребенок, ты не можешь относиться к женщинам как к одноразовой посуде – попользовался и бросил. Отныне и навсегда тебе придется нести ответственность за этого ребенка, кормить его, менять ему подгузники каждые три часа!
– Мама, – встреваю я, – перестань с ним так разговаривать! Он пока еще не отец!
Риккардо не проронил ни слова. Стоит белый как полотно, не может оправиться от удара.
В отличие от нас, он не привык к невротическим сценам, когда все говорят все, что им взбредет в голову, а потом полгода извиняются и клянутся, что совсем не то хотели сказать.
– Я… я знаю, – бормочет он, – знаю, что моя жизнь изменится, но я не ухожу от ответственности. Если нужно, я даже женюсь. Я не из тех, кто удирает, и вообще… я никогда не бегал за каждой юбкой…
Он так задет, что даже не может ответить маме так, как она того заслуживает.
Я поворачиваюсь к маме и смотрю ей прямо в глаза:
– Мама, немедленно попроси у него прощения. Его мама никогда бы не высказала ему все это. Она не предложила бы ему такой сценарий отцовства, как ты, – пожизненное заключение на каторге, никаких прав, одни обязанности. Она помогла бы ему, поддержала, дала бы добрый совет – то, чего мы, я и Сара, всегда ждали от тебя!
Мама молчит. Она не будет просить прощения, лучше проглотит горящую сигарету. Вот в кого Сара такая.
Я поворачиваюсь к Риккардо.
– Что еще за новости? Ты хочешь жениться? – спрашиваю таким голосом, как будто он сообщил, что хочет переплыть Атлантический океан на спине кита.
– Барбара меня просила, она говорит, что ее отец не хочет, чтобы ребенок был незаконнорожденным, и поэтому…
– Что с тобой, Риккардо? Тебе сделали лоботомию? А твои желания, они что, ничего не значат? У вас будет ребенок, хорошо, но твоя жизнь на этом не заканчивается, даже если тебя хотят убедить в обратном. – Я смотрю на маму. – Ты будешь хорошим отцом, я в этом не сомневаюсь. Ты не должен делать то, о чем она тебя просит, только потому, что чувствуешь себя виноватым. Напомню тебе, что ребенка вы сделали вдвоем.
Доктор Фолли, вы только посмотрите, как я осмелела, черт побери!
Риккардо благодарно улыбается мне. Кладет мороженое на стол, прощается с мамой, которая смотрит в одну точку на стене, и выходит из комнаты.
– Прекрасно, молодец, – говорю я, хлопая в ладоши. – Так ты преодолела свое прошлое? Так ты начала новую жизнь? Думаешь, так надо говорить с парнем, которому двадцать девять лет и который и так натерпелся?
– Он сломал себе жизнь, дурак. Хорошо еще, что он это понимает!
– Ладно, он действительно хорошо все понимает, но почему ты считаешь, что он сломал себе жизнь? Думаешь, все мужики такие, как папа? Вот Пьетро не сбежал, правда?
– У Пьетро никогда не было детей.
– Ну конечно, у него был рак простаты! Но он мог быть прекрасным отцом, да он и был им для нас! Всегда бодрый, всегда в хорошем настроении, он всегда поддерживал нас, советовал делать то, что у нас получается, никогда не был с нами суров, никогда нас не осуждал, только советовал. Почему ты никому не даешь надежду?
Жизнь может в любой момент измениться, если ты действительно этого хочешь, и люди тоже меняются.
Представляю себе Андреа: он едет на велосипеде и улыбается, здороваясь со всеми.
– Принеси мне, пожалуйста, воды. Что-то голова кружится.
– Конечно, мама! Сейчас принесу, а ты постарайся не умереть.
– Что ты несешь?!
Как все просто…
На кухне Риккардо склонился над раковиной, умывается.
Он снова плакал.
– Не слушай ее, она ничего против тебя не имеет, это она об отце.
– Да, я знаю. Не волнуйся, сейчас пройдет. Просто, когда ты говорила, я подумал о своей маме. Ты ее даже не знаешь, но она бы сказала то же самое, что и ты.
– Я знаю тебя, и я вижу, как ты ведешь себя в сложной ситуации. Ты сказал мне, что у тебя замечательные родители, а замечательные родители именно так бы и сказали. По крайней мере, мне так кажется. Думаешь, они меня удочерят?
Входная дверь хлопает с такой силой, что, кажется, срывается с петель. Сара в бешенстве влетает в кухню и тычет в меня пальцем. Заботы о покалеченной сестре как не бывало.
– Я УБЬЮ ТЕБЯ!
– Что я такого сделала? Я даже никуда не выходила!
– ЛОРЕНЦО СКАЗАЛ МНЕ, ЧТО ВЫ ПЕРЕПИСЫВАЛИСЬ!
– Это неправда!
– НЕ ЛГИ МНЕ, ПОТОМУ ЧТО Я МОГУ ЗАДУШИТЬ ТЕБЯ ВОТ ЭТИМИ РУКАМИ!
На крик прибегает мама, Риккардо встает между нами, чтобы Сара не сняла с меня скальп.
– МАМА! ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО СДЕЛАЛА ЭТА ДРЯНЬ? ОНА ПЕРЕПИСЫВАЛАСЬ С ЛОРЕНЦО, ПОДПИСЫВАЯСЬ ЧУЖИМ ИМЕНЕМ. ХОТЕЛА НАСТАВИТЬ МНЕ РОГА! ЛИЦЕМЕРКА! НУ, Я ДО ТЕБЯ ДОБЕРУСЬ!
Сара вывертывается и подскакивает ко мне, а я прячусь за спину Риккардо.
– Напомню, что это была твоя идея – написать ему и подписаться Адзуррой!
– НО ТЫ САМА СКАЗАЛА МНЕ, ЧТО ОН НЕ ОТВЕТИЛ! ОБМАНЩИЦА!
– Сказала, потому что он ответил, что у него никого нет и жениться он не собирается. Я хотела понять, что за игру он ведет!
– ВРЕШЬ! И В ТОТ РАЗ, КОГДА Я ЗАСТУКАЛА ВАС В КОМНАТЕ, ТЫ УЖЕ ТОГДА НА НЕГО НАЦЕЛИЛАСЬ!
– Даже если бы он был единственным на белом свете мужиком, я бы на него не запала!
Мы бегаем вокруг стола, а Риккардо и мама наблюдают эту сцену.
– Они и в детстве так ругались, пару раз в неделю, но побеждала всегда Сара. Однажды она прищемила ей дверью палец, а еще как-то раз бросила прямо в глаз камень. Как-то они танцевали рок-н-ролл, и она ударила ее головой о мрамор, – рассказывает мама Риккардо.
– А мои сестры играли в полярников. Однажды они пытались сварить меня в кастрюле. А еще играли в водолазов и чуть не утопили меня в ванне.
– Вот увидишь, что значит быть родителями…
– Спасибо, что напомнили.
Мы с Сарой изучаем друг друга, как питбули, из ноздрей валит пар.
– ТЫ НЕ ХОЧЕШЬ, ЧТОБЫ Я БЫЛА СЧАСТЛИВА! – кричит Сара.
– Это ты не хочешь быть счастливой, Сара, как и все в этом семействе!
Невероятно, но она останавливается.
Мы обе тяжело дышим: не хватает кислорода.
– Хорошо, это правда, я написала ему несколько писем, я хотела убедить его не делать ужасную ошибку, не бросать тебя. Он не хочет с тобой мириться, потому что гордый. Но ведь ты, как обычно, не веришь мне. Можешь почитать эти письма, он все у меня сохранились.
– Лоренцо тоже сказал, что ты нашла хорошие слова, но он прокричал мне это в окно, а я уже сорвалась и побежала сюда, чтобы как следует разукрасить тебе физиономию.
– Когда же ты будешь хоть немного мне доверять? – Я никогда тебя не предавала и не предам. Ты моя сестра, я с тобой целую жизнь прожила, делила с тобой и беды, и радости.
– А теперь обнимитесь, пожалуйста! – примирительно говорит Риккардо. – Хочется хоть иногда увидеть хороший конец.
Сара протягивает мне руки. Мы обнимаемся.
– Откуда ты узнала, что это я?
– Последнее письмо ты подписала: Кьяра. Идиотка…Шестнадцатый сеанс
– Вы гордитесь мной? Ваша оценка по десятибалльной шкале?
– Ставлю вам одиннадцать баллов, – улыбаясь, отвечает Фолли. – Вы открыли все шкатулки.
Почти все. Черта с два я сказала Риккардо об Андреа.
– Сара решила наконец уехать?
– Кажется, да. Лоренцо на коленях просил ее руки, подарил кольцо, и она, хоть и пыталась, не могла найти убедительных отговорок.
– Разве он не собирался жениться?
– Нет, он соврал, чтобы сделать ей больно, после того как увидел, что она целуется с другим.