SoSущее
Шрифт:
Деримович вздрогнул. Еще одна б…ратская шутка.
— Вы чё, «Джентльменов удачи» насмотрелись, профессор?
— Типа тово, — изобразив ученическую тупость на лице, ответил мистагог и громко рассмеялся.
Мастер почему-то задерживался. Напрасно Гусвинский искал в цепи адельфов сочувственные лица. Если они и могли быть, то только среди арканархов, сторонящихся подобных дел. Хотя, да… Какое сочувствие может существовать в Старшем Раскладе? «Да что со мной, Божже!» — диагностируя необратимые мутации в сознании, воздел к небесам сжатые в кулаки длани бывший медиарх. Так лохануться — да за одно это огласить можно… Огласить и отпустить, прочитал сам себе приговор Гусвинский, опуская руки и продолжая размышлять о том, что если процесс внутреннего развенчания пойдет с такими скоростями и дальше, то, чего доброго, его и за своего в лохосе примут. Накормят, обогреют.
…И ни капли эссенции в плевках. Жлобство неслыханное! Зверство незнаемое! Без анестезии на отпущение идти.
Горькие мысли Гусвинского прервало козлиное блеянье, перемежаемое сопением и звуками борьбы. Боролись, очевидно, с тем, кого время от времени обзывали «козлом», буквально, а может и символически, по странной прихоти перемежая ругательство женским родом. На последнем выкрике «ну ты, козел, сука!» братия расступилась и пропустила внутрь странную процессию. Подобная той, которая сопровождала к берегу реки самого оглашенного, она была куда малочисленнее: четверо пыхтящих братьев по углам и в центре — едва удерживаемый ими за веревки… да-да, действительно, козел. Черный, сильный и голосистый, он, в отличие от Гусвинского, своему отпущению на волю оказывал яростное сопротивление. А блеял так, что уши закладывало. Недаром его песню когда-то называли трагедией. Для слуха и нервов — трагедия несомненная.
За квадригой в круге появилось еще две фигуры в жреческих облачениях. То были два оперативных мастера ритуала отпущения: мастер-экзорцист и мастер-экзекутор [158] . Мастер-экзорцист, закинув назад голову, нес впереди себя одну из Драгоценностей Лона [159] — Кадуцей Братства, который мало чем отличался от традиционного, за исключением одной важной детали. Змеи на нем извивались не в плоскости, а объемно, так, как свиваются вместе нити каната или спирали ДНК, и стремились они не опорожнить яд в чашу или оградить солнечный диск от посягательств, нет, змии в вечной борьбе за центральную ось жаждали, да-да, жаждали припасть к благодатному сосцу округлой груди. Так, в простых символах излагалось одно из корневых преданий Братства: о вечном устремлении к блаженству утоления жажды и вечной жажде, влекущей к блаженству ее утоления. Бесконечная история. Но уже не для всех: бесконечности Гусвинского скоро, очень скоро наступит конец. В тот самый роковой момент, когда будет разорван опоясывающий его змей, и в образовавшуюся щель, на ту сторону «», прямо в объятия Лохани, будет исторгнут развенчанный брат. Исторгнут, проклят и забыт…
158
Титулы действительных членов СОС, отражающие их роль в Братстве: Изгоняющего и Исполняющего мастеров церемонии отпущения. — Вол.
159
Кроме Кадуцея Братства, очевидно выражающего космогонические представления Союза Сосущих, сколь-нибудь внятного описания других Драгоценностей Лона в тексте нет. Все, что мы можем узнать из повествования, это то, что Драгоценности Лона делятся на видимые и невидимые: к видимым, помимо Кадуцея, относится Чаша, а к невидимым — Истинный Хер и Амора (космическая любовь). — Вол.
И словно в подтверждение его горьких мыслей к нему приблизился мастер-экзорцист. Остановившись метрах в трех от оглашенного, он воткнул в песок свой жезл, трижды хлопнул в ладони и, повернувшись к реке, прошептал какую-то молитву, из которой можно было разобрать лишь несколько слов: «воды власти твоей» и «путы славы твоей». Что он просил и у кого, то ли у реки, то ли у стоящей над ней Родины-матери, осталось в тайне. Как и то, откуда в его руках появилась рыбацкая сеть. Он швырнул ее к ногам развенчиваемого брата и отошел в сторону, уступая место мастеру-экзекутору. Сей брат, занимая в Пирамиде Дающей положение избранного териарха, выделялся немалыми размерами и мощными плечами, силу которых не могла скрыть даже просторная одежда с клювообразным капюшоном, целиком скрывавшим лицо. Мастер-экзекутор наряду с мастером-экзорцистом состоял в комиссии по отпущению и отвечал в ней за
Теперь ножу экзекутора предстояло проверить свою остроту на опоясании медиарха.
Дважды обернутый вокруг талии пояс брата был не чем иным, как цельной шкурой двухметровой королевской кобры с мумифицированной головой, в которой даже поблескивали глаза, правда не родные, змеиные, а выточенные из уральских рубинов. И надевал он эту сокровенную реликвию Братства во второй раз в своей жизни. А впервые его опоясали змеем, когда он успешно прошел все испытания, и перевязал его тогда не какой-то экзекутор из младших начал, а двуликий и к тому же ряженый арканарх Высшего Расклада в пурпурном плаще и со скипетром пастыря в руках. Тогда арканарх, соединяя голову змея с хвостом прямо на его пупке, горячо напутствовал вновь обретенного брата на долгое и счастливое пресмыкание в рядах адельфов. И вот… пресмыкание заканчивается. Его змей больше не будет глодать свой хвост. Кольцо превратится в линию, адельф — в человека. Человека, ха-ха! Это звучит гордо.
Экзекутор уже стоял возле него, поигрывая ножом. Пора. Гусвинский взялся за змеиную голову и оттянул ее от себя как можно дальше. В образовавшуюся щель юркнула тревожная сталь и, сверкнув в свете факелов, разрезала пояс. Пасть кобры все еще держала хвост в зубах, но теперь чешуйчатый пояс не смыкался в Уроборос, и парадокс змея, кусающего свой хвост в извечной гонке причин и следствий, прекратил существование. Так банально, одним мясницким движением разрешилась, казалось бы, неразрешимая загадка. Острейший нож разрезал пояс почти беззвучно, и голова змея с торчащим из нее кончиком хвоста медленно поползла по ногам Гусвинского.
Придавив пяткой отставшую доску настила, Ромка повернулся лицом к берегу и хотел было пойти, но Платон, преградив ему путь, стал рыться во всех шести положенных ему карманах.
— Вы чё, дядь Борь, хотите, чтобы я в натуре в эту лужу полез? — обиженно спросил Деримович мучителя-наставника.
— Да-a, именно в натуре, в одеждах кожаных, а проще говоря, голым. Да-да, голым… И очень быстро, потому что скоро отбой.
— Опять шуточки? — глядя на черную воду, пытался сохранить игривые интонации Ромка.
Онилин, обшарив меж тем последний карман, наконец-то извлек из него какой-то неровный металлический кругляш.
— Вот, — сказал он, — протягивая диск ученику. — Раздевайся, монету в зубы и в озеро.
Ромка взял странную, порядком истертую от долгого употребления денежную единицу с неровными краями и подбросил ее на ладони:
— Старая? — спросил он, пытаясь разглядеть рисунок. И хотя света от полной луны было достаточно, определить, что именно отчеканено на аверсе и реверсе монеты, ему удалось не сразу.
— Римская империя, 222 год, — ответил Платон и задал встречный вопрос: — Видишь, что на ней?
— Вроде мужик какой-то с кудельками на башке… А может, в короне… или в венке? — Ромка повернул монету так, чтобы косой свет более четко обрисовал рельеф. — Да, мужик в венке из листьев. Пухленький такой, а там… — Деримович развернул монету реверсом вверх и стал вглядываться в изображение.
— Ну, — поторапливал его Онилин.
— Ну, тут… домик вроде, с окошком, а в домике херня какая-то…
— Точнее не скажешь, — прыснул от смеха Платон, — только херня не какая-то, а из Эмесы [160] … Ляпис экзилис.
— Чево? — уставший от дурацких открытий прошедшего дня, Ромка уже не выдерживал гонива мистагогова.
— Он же ляпис нигер, и ляпис философорум [161] .
— А-а! — завыл Деримович на полную Луну. — Зачем мне это, дядь Борь? Ну зачем мне херня эта, ляпис, хуяпис? Я сюда для чего прибыл — посвящение в олеархи пройти и досвидос.
160
Эмеса — древний сирийский город, славный своим храмом и культом бога «солнца» Элагабала.
161
Транслитерация лат. lapis niger и lapis philosophorum — «черный камень» и «философский камень». — Вол.