Сотая бусина
Шрифт:
– А нельзя ли пока... повременить?
– решила я, наконец, встрять в этот обмен любезностями.
– Зигмунд, можно тебя на пару слов - в сторонку?
– Да что такое, Стася?
– недовольно зашипел на меня кот, едва мы удалились от изгороди на пару ярдов.
– Ты что, хочешь испортить мне грядущее развлечение?
– Развлечение? Ты так себе это представляешь?
– нависла я над умником.
– Нет, я его, конечно, полечу... Кстати, от чего его лечить то?
– Вот в том то и все и дело, - недоуменно скривилась
– Сама ничего не понимаю... Его свечение прямо забито страхом. А вот чего он боится: то ли за свое здоровье, то ли по какой другой причине... Странно все это, Зеня. Очень странно, - обернулась я в сторону отца Аполлинария и еще раз внимательно на него посмотрела.
Священник, облокотившись одной рукой на калитку, другой шарил в своем кармане, едва шевеля тонкими старческими губами. Вот он на мгновение замер, и лицо его просветлело улыбкой. Потом вынул руку наружу, обтер ее об рясу, будто избавляясь от налипшей грязи, и взглянул на меня... Взгляд этот мне совсем не понравился:
– Зеня, ты можешь ему отказать?
– Отказать?
– гневно воззрился на меня умник.
– Во-первых, это претит моему врачебному долгу. Во вторых... Ты представляешь, какими после этого будут его проповеди? А ведь ты в этой деревне жить осталась. Ну, а в-третьих...
– Есть еще и в-третьих?
– Стась, я ужасно хочу посмотреть, как он храпит. Неужели ты откажешь мне в этом маленьком удовольствии?
– Ну, знаешь ли, господин философ... Да у тебя на уме одни удовольствия и развлечения.
– Ну, Стасенька... Ну, пожалуйста, - принялся кот тереться боками об мои ноги, вызывая одновременно и щекотку и большое желание поразмашистее его пнуть.
– Да делай, что хочешь. Но, я тебя предупреждала, - гневно ткнув указующим перстом в довольную котовью физиономию, направилась я домой... И даже подслушивать в знак протеста не стала...
Весь остаток дня я, естественно, на кота дулась. А к концу нечаянно забыла... Тем более, что повод отвлечься предоставился...
– О-о... жареная на вертеле курочка... Лучше может быть только жареный на вертеле карпунь(8), политый...
– Настоем валерианы?
– прервала я кулинарные фантазии Зигмунда и кочергой принялась долбить по догорающим в кострище поленьям.
– Лимонным соком, - обижено мявкнул тот и развернулся ко мне своим полосатым боком.
– Ты что, думаешь, я совсем... ветрогон(9)? Да, Стася? Я же вижу, что ты на меня из-за этого злишься. Скажи мне, я - ветрогон?
– Ты?.. Честно говоря, нет, не думаю. Это я на твоем фоне выгляжу старой занудой. А вообще, сколько тебе лет, Зеня?
– На днях ты сама же меня уверяла, что не больше четырех.
– Все ясно... Не хочешь об этом говорить...
– Ты знаешь, один поэт из нашего прежнего мира по имени Ариосто, как-то сказал: 'Все с годами теряется: юность, красота, здоровье, порывы честолюбия.
– И в какой именно части?
– В первой, разумеется, - совершенно искренне рассмеялся кот.
– Ибо моя глупость вечна, как и я, а все остальное воскресает вместе с каждым моим новым телом. Таков закон существования нашего рода.
– Я думаю, что это очень правильный закон. Иначе, представь себе - ты бы все-все-все знал, но уже ничего не хотел... Зеня.
– Что?
– А вот, по поводу вечной глупости... Ты сегодня ночью спать собираешься?
– Я не против.
– Чего именно?
– Заклятия сна, которое ты на меня вчера тайком наложила. Можешь проделать тоже самое и сегодня.
– А-а... Спасибо...
Дни иногда тянутся бесконечно долго. А порой пролетают, как легкая паутинка мимо глаз. Но, и те и другие не оставляют в нашей памяти ничего, кроме оторванного календарного листа с ничего не значащей датой, ничего не значащим утром, днем, вечером... ночью. А ведь они могли бы быть заполнены до краев. И все равно - хорошим или плохим. Для беспристрастной памяти важно другое - сам факт, что день этот чем-то запомнился. Мы их, такие дни, вспоминаем потом и говорим кому-то: 'Помнишь, это, как раз за неделю было, до того, как ты плавать научился?', или 'А-а, это когда я в таверне с друзьями Уроженье(10) отмечал, а вы меня потом, с твоей мамой домой не пустили?'...Сегодняшний день запомнится жителям Мэзонружа тем, что именно 28 июля 2561 года в своем маленьком домике, приткнутом к тыльной стороне храма, повесился отец Аполлинарий...
Новость эта уже облетела черной вороной все дома в деревне, а теперь кружилась над тянущей шеи за церковной оградой толпой, собравшейся, откровенно говоря, откровенно же удостовериться. Мне же, думать так о себе совсем не хотелось, так же, как и Гелии, беспрестанно запахивающей длинный жилет на своем очередном выпуклом животе. Мы, и на самом деле, просто шли мимо. Я - к себе домой после ежемесячного визита вежливости в гостеприимный алантский дом, стоящий неподалеку на пригорке. А Гелия, как обычно - оздоровительно выгуливалась, заодно, уж, провожая меня:
– Нет, ты слышала, как они про него не добро?
– мазнула меня по щеке своим пепельным, выбившимся из-за уха локоном женщина.
– 'Старый лицедей'. И откуда слова такие знают?
– Из его же проповедей, - хмуро заметила я, обводя взглядом присутствующих.
– Не далее, как неделю назад 'богомерзкая гидра' лицедейством промышляла.
– Это когда ты успела?
– понятливо хмыкнула алант.
– А, мы в 'Лишнем зубе' с Аленой, танцы души танцевали. Нас потом на 'бис' вызывали и мелочь кидали... Одна монетка мне прямо в кружку с элем булькнулась... А, впрочем, что уж сейчас об этом?