Сотая бусина
Шрифт:
Два чувства схлестнулись во мне в один большой ком - порыв зажать свои уши и убежать отсюда подальше и огромное желание окунуться, как в омут, в запретный мир этого человека. Наконец, победил благоразумный и веский довод, перерубивший все мои сомнения - иначе нам не победить. Ни за что не победить. Видимо, это же самое дошло и до Ветрана.
– Говори, - отцепила я побелевшие пальцы от перил и предусмотрительно села на ступеньку.
– Ну, раз уж ты решил. Хотя, мне бы вполне хватило и благородного слова, пусть даже и не музейного работника, которого я принял, как родственную... Ой-й-й! Грундильда, больно же!.. Я слушаю, - выдернул умник хвост из под башмачка домовихи и демонстративно от нее отвернулся.
– Мы слушаем, - гордо тряхнула
Пытаясь соблюсти всю серьезность момента, Ветран спрятал улыбку в зажатый кулак и, прокашлявшись, решительно поднял на меня глаза:
– Я и в правду никакого отношения к музею, да еще столичному не имею, хотя в свое время получил хорошее историческое образование. Правда, не в Ладмении, а совсем в другой стране. А здесь я - по тайному поручению своего родного монастыря Крылатой башни.
– Что?!
– вцепилась я обеими руками в балясину.
– Так ты... монах?
– Нет. Я - воин-инок(9), воспитанный и обученный православными монахами. В нашем монастыре для таких как я, с третьим глазом, открыта школа.
– А сюда ты на своей крылатой башне прилетел? Где она сейчас?
– невольно зыркнула я за темное окно.
– На башне?
– удивленно вскинул брови мужчина.
– Нет, Анастэйс. Сюда я добрался на лошади. Лишь через границы - в общем обозе с нашими барышниками.
– А через какие границы, позволь узнать?
– прищурив свои лунные глаза, пропел Зигмунд.
– Монастырь Крылатой башни, насколько я знаю, находится на территории...
– Бередни... Я из Бередни, Зигмунд. Из самого ее сердца, которым называют нашу реку Петлю. Именно на одном из ее островов и стоит наш монастырь.
– Мать моя, Ибельмания...
– сначала привстала, а потом с разворота хлопнулась я на ступеньку.
– Час от часу не легче: воин духа... из Крылатой башни, да еще и из Бередни, где на кострах сжигают ведьм и колдунов. Вот это я понимаю, правда... Так вот зачем тебе нужен серебряный меч против нечисти? Ведь для таких, как ты вся она - пакость, недостойная жизни. А маги...
– вскинула я ошеломленные глаза на застывшего мужчину.
– Я для тебя богомерзкая гидра?.. Что ты молчишь, воин духа?
– Анастэйс, мы с тобой действительно из разных миров и нас воспитывали по совершенно разным законам. В моем мире нечисть истребляется. В твоем с ней договариваются и даже... дружат, - тоскливо глянул он на прижавшую уши домовиху.
– В моем мире магов не любят, а твой создан для таких, как ты. Правда, что касается сожжения на кострах, то последний такой случай был сто одиннадцать лет назад и зафиксирован, как самосуд...
– на время замолчал Ветран, будто собираясь с мыслями.
– Мой наставник говорил, что, если ты потерялся и не можешь сам здраво принять решение, то обопрись в своих сомнениях на того, кому всецело доверяешь и посмотри, как поступит он. Я тебе всецело доверяю, Анастэйс. Всем вам. Ведь вы могли бы уже множество раз сотворить со мной зло или дать мне самому сгинуть по собственной глупости, но даже не помыслили об этом. И могли бы без моего на то согласия все обо мне узнать, но, ты, Анастэйс если и решилась бы на такое, так только, для того, чтобы меня же и спасти... Хотя, мне здесь, действительно, не легко. Почти все вокруг претит тому, чему меня учили много лет. Этого я не буду от вас скрывать...
– Был такой мудрец, твой, Стася земляк, но жил гораздо раньше. И вот он однажды сказал: 'Легче ненавидеть тысячи врагов, чем полюбить одного из них'. Это было как раз после того, как он, сразу по окончанию войны, привез из Джингара в Тайриль жену-арабку и был за этот поступок осужден обществом.
– Мудрое изречение, - невесело усмехнувшись, опустил глаза Ветран.
– Теперь о том, почему я здесь... Анастэйс, я могу продолжать?
– Да...
– глубоко вдохнула я, тоже мудро рассудив, что самое страшное и важное я уже услышала.
– Полгода назад умер мой учитель и личный наставник. Он был уже в преклонных летах и дни свои закончил в собственной
– вдруг, замолчал Ветран, прижав свои пальцы к вискам, и я заметила, как они дрожат.
– У меня до сих пор в голове не укладывается, как такое вообще могло свершиться. Меня в самом начале всей этой... истории не было там. Я с двумя своими собратьями был на востоке страны, а когда вернулся, то вначале не поверил... Ведь он был мне, как отец. Мы все его уважали и почитали за святого и без этой канонизации. Поверьте, - обвел нас мужчина тяжелым взглядом.
– он никогда и никого не убивал без надежды на мирный исход. По нему даже бродницы(10) рыдали, пока горел погребальный костер. А тут... На сороковой день после смерти дух его явился к нашему настоятелю прямо в келью и стал требовать с него свои четки.
– Четки?
– заинтересованно дернул ушами Зеня.
– Дух стал требовать свои четки?
– Да, - покачал головой мужчина.
– Четки из черного агата, состоящие из ста бусин. Они всегда были при моем наставнике. Он читал по ним свои молитвы не по разу на дню, но, как потом уверял наместник(11), пожелания о захоронении вместе с прахом еще и четок, в своем завещании у моего наставника не было. Так что четки его хранились в специальном месте, куда был открыт доступ всей братии... На следующее утро первым делом проверили то самое место, но к ужасу своему увидели, что четок там нет. Они исчезли. Стали выяснять обстоятельства и в скором времени раскрылось, что ко всему прочему часть бусин оказалась распроданной подкеларем(12) странствующим паломникам. Это - был самый вопиющий факт за всю историю монастыря. Виновного тут же наказали, дух больше за своим имуществом не являлся, и монастырская жизнь покатилась по своей прежней колее... Пока одного из монахов не нашли повешенным на собственном поясе. Опять началось расследование. Власти, конечно, привлекать к внутренним монастырским делам не стали. Эта традиция - не выносить сор из дома, сильна везде, но старались на совесть и вскоре выяснили, что одна из проданных бусин досталась и повешенному. Еще при его жизни, конечно. А вот после смерти ее тоже не нашли. Дальше - больше. Аналогичные случаи наложения на себя рук, причем духовными лицами, произошли еще трижды. И по показаниям 'продавца' бусин, все эти паломники были его покупателями. А потом к нам пришел чудом выживший. Точнее, не пришел, а в панике переплыл Петлю и стал ломиться в монастырские ворота. Вот тут то и открылась страшная правда про моего наставника...
– снова замолчал Ветран.
– А сколько всего бусин ваш делец распродал?
– тихо уточнил Зигмунд.
– По его утверждению - девять, - так же тихо ответил мужчина.
– Девять... А покончивших свою жизнь, вместе с выжившим?
– Девять, Зигмунд, - глухо констатировал Ветран.
– Последним был ваш местный батюшка, отец Аполлинарий.
– А это значит, что последняя бусина у нас?
– на всякий случай уточнила я.
– Да... Так оно и получается - последняя бусина. И если раньше мы просто шли по следам его преступлений, не имея возможности защитить этих несчастных, то сейчас я подобного допустить не могу. Потому что сейчас я, к тому же, знаю то, чего раньше не знал, и что стоило жизни моему собрату.
– Так ты не один прибыл в Ладмению?
– спросил удивленно умник.
– Нет, нас было двое... А, вот уже одиннадцать дней, как я его схоронил... в голом поле, недалеко от Медянска, - нахмурился Ветран и с силой сжал кулаки.
– Оружие я закопал вместе с ним, а вещи... Второй мешок, тот, что вы нашли в овраге - его.
– Ветран, что ты узнал про своего наставника?
– как можно мягче спросила я.
– То, что он действует не один, а с сообщником.