Совершенная курица
Шрифт:
Цыпочка, сокровище мое! Это я! Узнай меня! Это я!
Я! Я!
Ах, тише! Тише! Что ж ты так лаешь? Тише! Ах, ты меня всю измял! Кто-то, кажется, идет... Пусти! Пусти!..
Она высвободилась из его лап, отпрыгнула шага на два, оглянулась во все стороны и поспешно начала расправлять перышки.
Цыпочка, что с тобой? Где ты живешь? Хорошо ли тебе? Я все тебя искал... Наконец-то я тебя вижу! Как тебе жилось? Как живется? Ты поправилась... Ты, кажется, довольна?
Ах, как ты громко
Но Барбоска разинул пасть не лаять, а потому, что горло ему словно сдавили в железных тисках. Жалкой гримасы, исказившей при этом его добрую морду, не видали, по счастью, ничьи посторонние глаза, и никто, благодаренье небу, не мог, значит, «подумать бог весть чего».
Слова цыпочки подействовали на него, как пригоршня мелкого каенского перцу, вкинутая в пасть, которая бы разинулась в ожиданьи восхитительного лакомства, но он не стал ни визжать, ни выть, а постарался оправиться и тихонько попросил названную сестрицу:
Расскажи же мне, цыпочка, все, что с тобою было с тех пор, как мы расстались. Ты все время была довольна?
О, да, очень довольна! — отвечала цыпочка. — Знаешь, меня кормят и печеньем, и ягодами, и червячками, и зерном, и катышками; что хочу, то и клюю! А уж что за катышки! Ты не можешь себе и вообразить! А какое у меня гнездышко! Мягкое-мягкое, теплое-теплое — восторг! — заключила цыпочка с пафосом.
— Где ж ты живешь, цыпочка?
Я живу в саду, у меня...
В саду? В этом самом саду?
Ну, разумеется, в этом самом! У меня прелестный решетчатый домик! Перекладинки точеные, насест просто божественный! Один пух!
Это близко отсюда?
Очень близко. Вон в конце той аллеи!
Как же ты не слыхала меня? Я здесь часто бегал, часто призывал тебя...
Ах, я слышала...
Слышала? Слышала?
Конечно...
И не откликнулась даже? О, цыпочка!
Как же мне было откликаться? Я не знала, что тут
делается, почему ты так лаешь... Почему ты так лаял?
Барбоска постарался справиться со второю пригоршней каенского перцу и ответил:
Я не знал, где ты, и беспокоился!
Все-таки, зачем же так лаять! Знаешь, что все
говорили? «Вот неуч собака!» Пожалуйста, никогда не лай...
О, цыпочка!
Не называй меня цыпочкой, прошу тебя! Это как-то странно звучит...
Как же мне тебя называть?
Авдотьей Федотовной. Меня теперь все зовут Авдотьей Федотовной!..
Ах, цыпочка! Я думал, что я всегда останусь для тебя Барбоской, а ты для меня останешься...
Ах, нет, нет. Ты теперь Фингал! Это гораздо лучше! Ну что за имя Барбоска? Фи!
Цыпочка!
Авдотья Федотовна! Запомни же, пожалуйста...
Запомню. Не забуду,
И ты уж будешь Фингал, да? И не станешь откликаться, если кто тебя покличет Барбоской?
Да... не стану...
Бедный пес как-то одурел от горестного изумления. Голова у него горела, мысли путались, сердце тяжело, мучительно билось...
Пойдем, посмотрим на мой домик! — пригласила Авдотья Федотовна.— Ты увидишь, что это за прелесть!
Он встал и покорно последовал за нею по аллее.
Ты только, пожалуйста, иди прилично, Фингал, не кидайся в стороны, не скачи,— внушительно заметила Авдотья Федотовна.— Пойми, что здесь не то, что у Тришкиных! Понимаешь?
Понимаю.
Когда мы будем проходить мимо розовой куртины, так, наверное, увидим кур и петухов! Они так там и дежурят! Ты не гляди в их сторону, мы сделаем вид, будто их не замечаем... Вон они! Поверни голову сюда, к липе...
Он покорно исполнил приказанное.
Слышишь, закудахтали? — шепнула Авдотья Федотовна.— Не оглядывайся, не оглядывайся! Делай вид, будто не видишь и не слышишь... Тут есть петух очень хорошей фамилии — Краснокрыл, но он разорился и не имеет никакого положения в обществе... Ну, теперь оглянись, как будто нечаянно... Видишь их? Краснокрыла видишь?
Да, вижу...
Краснокрыла?
Там их много,— отвечал бедный пес, машинально обращая глаза на решетчатые ворота в садовой эграде, через которые зазирали круглые, блестящие глаза, мелькали красные гребни и разноцветные зобы.
Ах, какой ты! Да куда ж ты?
Я подойду поближе...
Помилуй, помилуй!.. Перестань же глядеть туда... Они подумают, что я очень ими занята...
Авдотья Федотовна несколько нахохлилась, но лестное вниманье трех воронов, выглядывавших на нее из-за ветвей раскидистой ивы, снова привело ее в хорошее распо- ложенье духа.
Видишь? Видишь?
Что? — спросил ее горемычный спутник.
Ах, какой! Да воронов!
Где?
Ах, боже! Да не останавливайся! Иди, как будто не знаешь, что они тут...
Вороны проводили их до самого решетчатого домика, перелетая с ивы на тополь, с тополя на другой, с этого на липу, посылая вслед Авдотье Федотовне весьма одобрительное карканье, и, наконец, сели на громадную старую грушу, как раз против изящного насеста красавицы.
Ну, вот видишь мой домик, нравится?—спросила Авдотья Федотовна, грациозно вспрыгивая на первую перекладинку, то небрежно развертывая, то небрежно свертывая крылышки, поводя головкою, поправляя хохолок, то сверкая глазками, то закатывая их, то сжимая клювик, то запуская его в свой крапчатый зобик.— Нравится?