Совершенно несекретно

Иванов Дмитрий

В гостинице собираю вещи — пора выезжать. Открываю сумки и замечаю, что что-то не так. Вчера, когда меня выселяли из номера, мои вещи распихали по пакетам, не трогая сумок. Но в одной из них точно рылись! Вижу — по-другому вещи лежат. Вот дерьмо… У меня там была тетрадка… Не та особая, где всё, что вспомнил, записано (та в гараже припрятана), а другая. Во время московского визита кое-что ещё всплыло в памяти… так, припомнил разные мелочи. Вот их и записал туда.

Тетрадка не пропала, так и лежит на дне сумки, но раз в ней рылись, то, получается, могли и прочитать?

Палевно! Это кто тут такой любопытный? Да и не узнать сейчас — вещи мне внизу со стойки выдали, а до этого хранили их в небольшой комнатке отдыха. А там мог быть кто угодно — и персонал, и клиенты.

Так, надо посмотреть, что у меня тут в тетради записано…

Морщась от недовольства своей тупостью, — надо же было забыть предупредить администрацию гостиницы о том, что задержусь на два дня — листаю тетрадь.

Результаты спортивных матчей — припомнил три матча нашей сборной. Австрийцы — ничья. Немцам в гостях проиграем. Счёт не помню. А вот турок дома дернем два ноль. Оба гола Протасов забьёт… В принципе ничего страшного. Это я могу объяснить. Тем более в «Спортпрогноз» поигрываю — об этом многие в курсе.

Так-с, что ещё? «Сахаров болеет — умрёт?» Тоже нестрашно. То, что дядя серьезно болен — это всем заметно. Знак вопроса я поставил потому, что не помнил точную дату смерти.

А вот следующая запись мне может реально выйти боком!

Глава 31

А запись была такая: «Стена всё! Ноябрь, после праздников.»

Ясное дело, имел в виду я Берлинскую стену. Её, помню, снесут почти случайно: пресс-атташе накосячит, брякнет в прямом эфире, что переход открыт — и народ ломанётся. А по плану немецких властей ограничения должны были снимать постепенно.

И произойдет это почти сразу после ноябрьских праздников. Сейчас, думаю, никто не врубится. «Стена всё» — что за стена, причём тут праздники? Но потом, когда всё случится, умный человек, сообразит, что я имел ввиду. И тогда вопрос: откуда Штыба знал?

Что же делать? Угадать или предвидеть такое сейчас нельзя. Или можно? Хм… У меня есть знакомые в ГДР, ещё по Венгерской поездке… Хотя есть вариант получше. У Петра Колесникова там батя — начальник штаба! Всей нашей группировки. А Петька… а Петька в Красноярске!

Мог я от него какую информацию получить? Мог. Для отмазы сойдёт… Наверное. Смотря как копать будут — глубоко или не очень. Хотя копать начнут только после совпадения моего прогноза и свершившегося факта. То есть году к 90-му. А может и вообще никто не читал…

Ладно, волосья на заднице рвать буду позже. А сейчас — в посольство Норвегии. Надо срочно поговорить с Мартой — может, получится уговорить подругу прилететь к девятнадцатому.

В посольстве, несмотря на выходной, дежурный без лишних слов отвёл меня в приёмную и помог набрать номер в Скаугум. Вот интересно: вижу его впервые, а он меня знает. И не спросил ничего: ни кто я такой, ни зачем звоню.

— Как хорошо, что ты позвонил… Нет, раньше не получится — у меня экзамены. И ещё день рождения у дяди Хокона… Да, я тоже скучаю…

Марта отказала.

Ну это и ожидаемо. Была бы возможность — взяла бы билеты на более раннюю дату.

— Хокон? День рождения? Он же в июле! И почему «дядя»? — запутался я.

— Это другой Хокон. Мамин брат и мой крёстный, — поясняет подружка.

Марта уже немного рассказывала мне про свою семью. Я, например, знаю, что у её мамы есть старший брат — видимо, этот самый дядя Хокон. А другой брат погиб в детском возрасте в результате несчастного случая на море. Тогда даже тела бедняги не нашли — могилка пустая. И уж совсем нехорошая ситуация случилась с сестрой возможно моей будущей тёщи — она покончила жизнь самоубийством. Соня, мама Марты, до сих пор переживает, что не помогла в то время своей старшей сестре.

Короче, я знаю даже больше, чем обычный норвежский обыватель, а возможно, и многие из приближённых ко двору служащих. Раскрывать секреты королевской семьи, конечно, никому не собираюсь. Марта меня об этом просила отдельно и рассказала эти семейные тайны только для того, чтобы я по незнанию какую-нибудь трудную тему не затронул в разговоре с её родными. Словом, чтобы проявлял деликатность в нужный момент. А вот про дядю речи не шло — видимо, никаких деликатных тем с ним не связано.

— Передавай поздравления от меня, — прошу я.

— Обязательно. Кстати, именно он и помог тебе с семенами.

— С чем? — не сразу соображаю.

— Толя! — смеётся Марта. — Ты же сам просил. Помнишь — элитная норвежская порода, семенной материал?

— А, вот оно что, не семена, а семя! — наконец, вспоминаю.

— У дяди, кроме недвижимости, ещё и молочная компания есть, плюс нужные связи. Вам уже всё отправили. В посольстве тебе должны отдать контейнер… Подожди, ты же сейчас откуда звонишь? Из посольства?

— Да, из посольства. Но тут, кроме меня и охранника, всего один какой-то дядька — вроде как дежурный. Не знаю, отдадут мне или нет…

— Дай ему трубку, — решительно потребовала подружка.

Вскоре мне вынесли два довольно тяжёлых метровой высоты термоса — или как эти штуки называются?

И как мне это нести? И не пропадёт ли хм… продукт? Да и вообще — пустят ли в самолет?

— Марта, спроси у дяди — это вообще сколько хранится?

Принцесса на время замолчала, явно советуясь с кем-то по мобильному, и ответила:

— Если условия не нарушать, то долго.

— Тяжёлые они, — бурчу я недовольно.

— Дай мне ещё раз дежурного, — снова просит Марта.

Короче, договорились так: к гостинице подъедет машина из посольства, и с ней человек, который донесёт сосуды Дьюара — именно так называются эти контейнеры — прямо до депутатского зала в аэропорту.

Прощаюсь и еду назад в гостиницу.

Вечером машина — а это был кадиллак, да ещё с посольскими номерами — вызвала настоящий фурор у входа в гостиницу. Кроме водителя, там сидел кряжистый дядька с грустным лицом. Я дядю понимаю — кому охота в свой, очевидно, выходной день, да ещё на ночь глядя куда-то ехать? Но ничем помочь не могу. У меня и так, считай, три сумки. Пусть тащит.