Совершенно несекретно
Шрифт:
Толян меня не обманул и везёт ко Дворцу Съездов.
— Ты это… подумай. Я, если что, лишних уберу. Зал-то нормальный — просторный, с рингом. И оборудован на уровне, — не сдаётся он.
— Зал — да, вопросов нет, — киваю я. — Но раздевалка, душ… Мне надо нормально помыться, Толян, — я ж потом сразу на заседания. И, главное — люди левые… Ну, короче, Копцеву позвоню — скажу, не подходит, — не стал обнадёживать приятеля я.
Видно было, что водила мой расстроился, но попрощался со мной дружелюбно.
Утро пятницы — настроение отличное. Девятое июня, последний день
Сегодня избрали Конституционную комиссию. От нашего региона Шенин протащил туда Сергиенко — председателя исполкома краевого совета народных депутатов. Кандидатура подходящая: Валерий — Иванович крепкий аппаратный чувак. В комиссию вошли также Власов, Ельцин и некоторые знакомые мне по будущему люди — например, Попов Гавриил Харитонович, или Оразгельды Овезгельдыев из Туркмении.
Про последнего — шучу. Впервые слышу его имя, но моей соседке-учительнице оно понравилось: говорит, идеально подходит для артикуляционной гимнастики.
Тётка — учитель русского, по совместительству логопед, мать троих и бабушка уже дважды. Сидит рядом, активно обсуждает то, что происходит на сцене… и вне её. У старшенькой её внучки, к примеру, прямо сейчас — цитирую — «жуткий понос». Причём рассказано об этом было с таким драматизмом, будто речь шла о дефиците оборонного бюджета страны. Блин, вот помимо всего того, что слышу с трибуны Съезда, я получаю и ещё кучу «очень важной» информации от соседей по залу.
Завтра же, как член Верховного Совета, я, разумеется, обязан присутствовать на первой его сессии. Следующая, по графику, — только двадцать шестого июня. И вот тут у меня вырисовывается проблема. Не мировая, конечно, но вполне себе семейно-геополитическая.
Дело в том, что двадцать третьего прилетает Марта. На два месяца. И как быть? Дёргать её туда-сюда — из Красноярска в Москву и обратно — это, мягко говоря, неправильно. С другой стороны, оставлять её одну там, когда у меня тут заседания, тоже не по-человечески.
Выход, в общем-то, один: она прилетит сразу в Москву, и мы несколько дней поживём тут, пока у меня будет свободное окно между заседаниями. Вопрос только — где? Гостиницы кооперативные я уже посмотрел. Есть варианты. Но дорого и без души. Думаю, надо будет дернуть Власова — может, у него есть связи в каком-нибудь приличном ведомственном санатории.
— О чём речь?! — Власов аж всплеснул руками. — Толь, если хотите, можете и у меня на даче пожить. Мои сейчас в Крыму, дача пустует. Но, если предпочитаете город — найду варианты и в Москве. Ты уже составил культурную программу для гостьи? Нет? А зря! Ну, Кремль — это само собой. Большой театр — я тебе билеты достану, не вопрос. Третьяковка, ВДНХ, прогулка на теплоходе, Царицыно, выставка в Манеже…
Воодушевившись, он с азартом стал загибать пальцы и набросал варианты не на пять дней, с 23 по 27 июня, а на полноценную культурно-развлекательную программу месяца на полтора.
— Она уже кое-где была… — пытаюсь вставить я слово.
— Ну, сами решите, конечно, — не стал настаивать Власов. — Я дам распоряжение — и насчёт
Мне на минутку стало стыдно. Ведь как у нас в Красноярске с машинами летом — я, честно, не в курсе. Ничего, в понедельник прилечу — и сразу в работу. С новыми силами.
Заключительная речь Горбачёва изобиловала пафосом и пустословием. У меня чуть уши не опухли от количества гласности на квадратный метр, которую он успел наговорить. Но мастерство оратора не признать было нельзя. Умеет Михаил Сергеевич в слова играть!
— Уважаемые товарищи депутаты… Нынешний Съезд выводит нас на новый этап демократии и гласности и самой Перестройки… Мы во многом запаздываем, и это серьезно сказалось на преобразовательных процессах… Одно из самых серьезных упущений — медленный демонтаж отживших структур управления, попытки решать злободневные вопросы старыми способами, которые уже не раз обрекали нас на неудачи… Уверен двадцать миллионов коммунистов, Центральный Комитет сумеют доказать… Словом, нам предстоит сообща осваивать школу советского народовластия!
Бурные продолжительные аплодисменты.
А что? Я, да и многие вокруг, хлопали вполне искренне. Не потому, что речь в душу запала, а потому что, слава богу, закончилось это, казалось, бы бесконечно заседание!
После заседания решаю зайти в пельменную недалеко от Красной площади. Есть тут одна неплохая, а я сегодня как раз не обедал. Иду в ряду своих товарищей по работе в Думе… то есть, на Съезде, и тут замечаю Толяна с каким-то незнакомцем. Те стоят и активно вертят головами, выискивая меня в толпе. Ну а кого ещё мой приятель может тут высматривать?
— Анатолий Валерьевич! — коротконогий и шепелявый дядька перекрыл мне путь к пельменной. — Я директор училища… Хочу сказать… В общем, вы у нас должны продолжить тренировки!
— Да я ж в ночь на понедельник улетаю, — отвечаю, уже поняв, зачем эти двое сюда притащились. — Пару дней перетопчусь без тренировок, уж простите.
Но мужик не отступает:
— Ни в коем случае! Я же обещал! Так вот: раздевалка уже оснащена замком, а вода… завтра с утра будет нормальное давление. Вы не сомневайтесь — поручение Федерации бокса мы выполним на отлично! А насчёт Колногузенко… пускай с сестрой валит в свой Новочеркасск! Каникулы же, а они тут ошиваются. Тем более сестра уже отучилась.
Новочеркасск? Сестра?.. А была у предмета моего воздыхания Сони младшая сестра, которая училась точно не у нас в Новочеркасске. А потом попыталась покончить с собой — то ли из-за любви неразделённой, то ли из-за травли. Я когда познакомился с Соней, её младшенькая ещё лечилась в больнице… Чёрт, когда же это было? Сентябрь 89-го. Получается, если Катя и есть та самая сестра моей Сони… то девушку спасать надо! Только зачем же она соврала, сказав, что москвичка?
— Да пусть приходит ваша Катя на тренировку, — неожиданно для всех соглашаюсь я. — И парней своих пусть приводит. Проведу несколько занятий.