Совершенно несекретно
Шрифт:
— Вот мое предложение: Вам немедленно вылететь в Узбекистан!
— Садитесь… Я нахожусь здесь по вашей воле — вы меня избрали. И должен провести это заседание для того, чтобы, сформировав наши руководящие органы, избрать заместителей председателя и сформировать комиссии. И потом… я выполняю свой долг!
А Нишанов явно психует. Но держит себя в руках. Молодец, мужик.
Стали выбирать председателей комиссий. Неожиданно возник корейский вопрос!
— На Съезд народных депутатов от граждан корейской национальности избрано четыре депутата. Однако сегодня в Советском Союзе проживают и лица корейской национальности, не имеющие гражданства.
— Во! Друг твой ведь кореец! Давай у нас, в Свердловской области, автономию создадим, — хохочет Борис Николаевич, пихая меня локтём в бок.
Народ оборачивается, косится, но не одергивает.
Ельцин сейчас в авторитете, ему можно и пошутить. А я… А про меня, хрен знает, что думают. Может, свой, может, чужой. Мне, если честно, глубоко всё равно. Я-то знаю: этому Совету долго не жить. Всё это — балаган перед распадом страны.
Из раздумий меня вывел очередной панибратский тычок в бок от Ельцина и его громкое на ползала:
— Штыба у нас из национального округа как раз! Давайте его изберём!
Глава 30
Что? Чта? Чты??? — мелькало у меня в голове.
— Я от республики депутат, а не от округа! — возражаю на автомате.
— Ну, тогда ладно, — смеётся Ельцин и заседание катится дальше по намеченному пути.
Ишь ты, без меня женить меня вздумали! А я сам, признаться, тоже косячу — сижу, не слушаю. Думаю о своем. Но такое впечатление, что вся эта законотворческая возня интересна здесь абсолютно всем, кроме меня. Остальные с горящими глазами дискутируют, позволяя себе выкрики с места.
Нишанов это терпит. А по мне — зря. Я бы всех построил: хочешь выступить — поднимайся, представься, и только потом гавкай. Не на базаре же сидим.
Хотя вот Давид Кугультинов, депутат из Элисты, представился…
— Почему такая автономная республика, как Татария, в которой около четырёх миллионов населения и бюджет больше, чем у некоторых союзных… Почему Башкирия тоже не может быть союзной? Почему мы в конце списка даже здесь?
Аплодисменты. Сдержанные, но есть.
— Меня многие знают, — продолжает он. — Для меня литовцы — братья, ведь я много лет сидел в тюрьме с представителями этой республики. Знаю, какой прекрасный, душевный народ литовцы и латыши. Да все народы достойны уважения. Но когда речь заходит о выборах — автономные республики всегда в самом хвосте. Я предлагаю председателем комиссии выбрать Туфана Миннуллина — замечательного татарского писателя и честного человека…
Вот писателя можно избрать. Депутата этого не жалко. Да и ему, похоже, не жалко своё время терять на этой должности. Я, кстати, не читал его произведений. Мне интересно другое — где этот калмык сидел в тюрьме и за что? За подрыв экономической мощи тоталитарного режима? Склад, что ли, ограбил?
— У вас в Норильске сидел, — словно угадав мои мысли, шепнул сосед справа — Ельцин. — За контрреволюцию… Сейчас такой статьи уже нет. А я застал… Статья 58–10.
Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений.
— Ну, Даву зря, конечно, посадили — всего-то заступился в стихах за калмыков, когда тех выселяли, — пояснил
Этот седой старикан революцию точно застал, а стало быть, и контрреволюцию.
Наконец, собрание закончилось. В перерыве перед совместным заседанием обеих палат Ельцин мимоходом сообщил мне, что его будут двигать в комитет по архитектуре.
— Я проголосую, чё, — обещаю я.
— Да не больно-то и хотелось… Морока одна, — отмахивается Борис Николаевич.
Тем не менее, его избрали главой комитета по строительству и архитектуре. Как и моего земляка Вепрева — поставили во главе аграрного. Кстати, в этот самый комитет по сельскому хозяйству записалось аж двести рыл. Половина, наверное, даже не знает, с какого конца держать лопату. Но жаждут влиять.
— … комитет по делам женщин, охраны семьи, материнства и детства. Предлагается товарищ Матвиенко Валентина Ивановна, ныне — заместитель председателя исполкома Ленинградского городского Совета народных депутатов, — вещает дальше ведущий.
Ух ты. Ещё одно знакомое лицо. Вот у кого, можно сказать, карьера только начинается.
Тем временем Примаков уверенно ведёт заседание к финишу. Я держусь в стороне — на трибуну не лезу, руки не поднимаю, с места не кричу. Главное — не попасть в какие-нибудь рабочие органы.
А вот Ельцина сейчас пытают по полной: сначала по строительству, теперь — по Спитакскому землетрясению. Почему, мол, разрушений было так много, кто виноват, как строили, кто подписывал.
— При проверке мы убедились: те дома, что разрушились, строились из рук вон плохо, — заговорил Борис Николаевич, взяв слово. — В бетоне, скажем, цемента оказалось всего пятьдесят процентов от нормы. Арматура в стенах… — он сделал паузу, подбирая точную формулировку, — её, товарищи, можно было вытаскивать из стен голыми руками. И вот теперь главный вопрос: куда делся цемент?
«Куда-куда… — хмыкаю я про себя. — И так понятно. Растащили армянские товарищи при строительстве жилых домов. И цемент, и арматуру.»
— Товарищи, меня очень многие просили разъяснить порядок дальнейшей работы, чтобы была полнейшая ясность, — сообщает Примаков в конце заседания. — Итак, комитеты образованы, большинство комиссий — тоже, за исключением двух в Совете Национальностей. Я предлагаю сейчас прервать сессию на неделю…
Зал оживился, предчувствуя окончание не только заседания, но и всего этого длинного, изматывающего Съезда. Люди зашевелились, закрутили головами, обмениваясь мнениями с соседями.
— Хотелось бы, — продолжил Примаков, — чтобы те депутаты, кто войдёт в комитеты — а вы получите свежие списки от председателей палат — приехали 19 июня. Надо будет поработать в комитетах над составом будущего правительства и выслушать министров. Думаю, это будет очень полезно.
Ё-моё! Да что ж такое! Не планировал я 19-го быть в Москве… А главное — что, разве можно было вообще не вступать ни в какие комитеты и комиссии?! Я этого не знал!
Расстроенный еду в гостиницу, чтобы столкнуться с ещё одной несправедливостью: меня выселили! И в самом деле — я никого не предупредил, что задержусь ещё на пару дней. Откуда администрации гостиницы знать, что я остался для работы в Верховном Совете? Хорошо, что места свободные были. Не для всех, конечно. Но я светанул ксивой, и мне сообщили, что через десять минут номер будет готов. Простенький, не люкс, как у меня был раньше. Но всё же крыша над головой — и на том спасибо.