Совещание

Бельфон Пьер

Готье-Монвель. Нет.

Фоссер. И ничто в этой книге вас не удивило, не взволновало, не потрясло?

Шариу. Нет.

Фоссер. Даже эпизод в середине книги, где старая крестьянка сидит в автобусе с корзиной на коленях, и вдруг корзина открывается, из нее вылезает петух, выклевывает глаз водителю, и автобус переворачивается?

Клодина Ле Галлек (смеется). А у него есть чувство юмора, у вашего Бовэ! Зря я не прочла эту книгу! Но теперь, пожалуй, прочту!

Готье-Монвель.

Согласен, в этой сцене присутствует некоторый... динамизм. Она даже вызвала у меня смех. Я хотел сказать: вызвала улыбку.

Шариу. Дорогой Жан-Поль, на мой взгляд, вы чересчур снисходительны. Меня эта сцена ничуть не рассмешила. Как вы знаете, я одно время жил в Чили, а Чили — страна, в чем-то похожая на Гватемалу, и я могу вам сказать, что сцена в автобусе абсолютно надуманная, с первой до последней строчки. В ней все отдает фальшью.

Фоссер (помолчав). Браво, господа! Я так и знал. (Пауза.) В книге нет сцены, где старая крестьянка едет в автобусе. Нет петуха, который вылезает из корзины. Нет и самой Гватемалы. "Зима в Гватемале" — это всего лишь название картины, которая висит в номере гостиницы в городке Узез в Севеннах, где герой проводит отпуск. Браво, браво, господа! Вы даже не открывали эту книгу! Примите мои поздравления!

Неловкое молчание.

Готье-Монвель. Вы думаете, человек, который прочел подряд две сотни романов, в состоянии запомнить каждый? Хотел бы я посмотреть на вас на моем месте!

Фоссер. А я и есть на вашем месте! Мне тоже дали эти двести романов.

Готье-Монвель. Ну, предположим, я спутал вашу "Зиму в Гватемале" с полусотней других таких же нудных опусов, которые точно так же не произвели на меня ни малейшего впечатления. И что это меняет?

Шариу. Да, что это меняет? Достаточно прочесть три страницы вашего Бовэ — и больше не надо, ты все понял, вернее, не понял ничего, потому что это антироман, антилитература, от которой тошнит нормальных читателей, привыкших к нормальной литературе.

Клодина Ле Галлек. Отдайте мне должное, Микаэль: я сразу же призналась, что не читала эту книгу.

Фоссер. А "Трудные роды", дорогой председатель, и вы, дорогой генеральный секретарь? Не уверен, что вы хотя бы перелистали этот роман, который превозносите до небес! А вот я его прочел и сейчас удивлю вас: это лучшее, что опубликовал Рекуврер на сегодняшний день. Хотя, конечно, созданная им картина провинциальной жизни — попросту жалкая копия "Госпожи Бовари". (Обращаясь к Готье-Монвелю). Но поскольку в этом году премию должен получить автор вашего издательства, вы вытягиваетесь по стойке "смирно" и послушно выполняете то, за что вам заплачено.

Готье-Монвель. Я требую, чтобы вы взяли свои слова обратно!

Фоссер. Какие слова? "Вытягиваться"? По стойке "смирно"?

Готье-Монвель. Возьмите свои слова обратно!

Фоссер. Ладно, не сердитесь, я беру их обратно! (Иронически.) Все знают — вы не продаетесь.

Клодина

Ле Галлек. Дорогой Микаэль, вы выдвигаете против моих друзей — сейчас я на их стороне — серьезные, более чем серьезные обвинения...

Фоссер (сладким голосом). Я не собирался никого оскорблять...

Готье-Монвель. Я это учту.

Фоссер. Примите мои извинения.

Готье-Монвель. Принято.

Клодина Ле Галлек. На вашем месте, Жан-Поль, я их не приняла бы. Или, по крайней мере, не спешила бы с этим.

Готье-Монвель. Ну зачем вы так? Христианское милосердие...

Фоссер. Христианское милосердие! Вот чудеса! Я и не подозревал, Жан-Поль, что нам знакомо это понятие! (Пауза.) Хотите — верьте, хотите — нет, но иногда по ночам я думаю о вас. И задаюсь вопросом...

Готье-Монвель. Ну-ну?

Фоссер. Всякие там бонусы и процентные отчисления, которые вы получаете в "Вожла", должно быть, составляют кругленькую сумму?

Готье-Монвель. К чему вы клоните? Хотите заставить меня признать, что мои бонусы и процентные отчисления завышены? Вы это имели в виду?

Шариу. Если бы кто-то решил составить список пятидесяти самых популярных современных писателей, Жан-Поль занимал бы в нем одно из первых мест. И, по-вашему, издатель должен был предложить ему чисто символические бонусы, словно романисту с трехтысячным тиражом?

Готье-Монвель (Шариу). Спасибо!

Клодина Ле Галлек. Если наши издатели проявляют заботу о нас, это нормально, тут нет ничего предосудительного...

Фоссер. Проявляют заботу? Ходят упорные слухи, что вы получаете в своем издательстве такие же бонусы, как Жан-Поль у "Вожла". А между тем, дорогая Клодина, в списке, о котором говорил Александр, ваше имя следовало бы искать в самом конце...

Клодина Ле Галлек. То есть как?

Фоссер. И это делает вам честь! Поскольку доказывает, что директор "Пресс дю Шеналь" не соразмеряет свою... заботу о вас с вашими тиражами.

Клодина Ле Галлек. С моими тиражами? Да я хоть сейчас могу привести вам точные цифры...

Фоссер (пожимая плечами). То же самое можно сказать и об Александре, поскольку, если верить сплетням, продажи его книг в "Гранадосе" покрывают только треть выплачиваемых ему авансов...

Готье-Монвель. Александр, не отвечай ему! Это отвратительно! (Пауза.) Есть поговорка: у сердитого колбасника фарш горчит.

Шариу. Но я могу ответить и горжусь этим! Человеку, который написал одиннадцать романов, два сборника новелл и пьесу, не подобает отмалчиваться! И вот что я отвечу: популярность и авторитет не сводятся к цифрам в гонорарной ведомости.

Клодина Ле Галлек. Вот я, например, когда мне в "Пресс дю Шеналь" выдают отчеты о продажах, даже не читаю их. Я кладу их в папку со счетами за электричество и телефон!