Совещание

Бельфон Пьер

Готье-Монвель. Это было до вашего прихода. Не помню, у кого именно, то ли у Александра, то ли у Клодины, появилась идея...

Клодина Ле Галлек (перебивает). Дорогой Жан-Поль, по-видимому, печальная весть, которую мы только что получили, вызвала у вас частичную амнезию. Вы позволите мне освежить вашу память?

Готье-Монвель. Ничего я вам не позволю. (Пытается встать, хватается за край стола. Шариу хочет ему помочь, он жестом дает понять, что справится сам. Затем, говоря,

медленно выпрямляется.) У меня превосходная память. Желаю вам, чтобы и ваша была в таком же исправном состоянии...

Клодина Ле Галлек. С вашего позволения или без него, но я напомню: Александр сидел справа от вас и должен был слышать — кажется, он пока не оглох, — как я сказала, что не может быть и речи о том, чтобы место Фердинана (когда оно освободится) занял Фейю или кто-то еще из ваших приспешников. Потом вы сами заявили, что...

Готье-Монвель уже выпрямился во весь рост.

Готье-Монвель (перебивает). Что я мог заявить? Бред какой-то! Да, Александр действительно сидел здесь, справа от меня (показывает), но за все время разговора мы ни разу не затрагивали тему преемника. Александр, скажи что-нибудь! Ты же не хочешь, чтобы меня здесь обвинили...

Шариу. Да, я, конечно, сидел здесь, но... Бывает, я отвлекаюсь, всем кажется, что я слушаю, а на самом деле я дремлю, погружаюсь в мечты...

Готье-Монвель (теперь он прямой, как восклицательный знак, и без всяких усилий расхаживает по комнате. Остальные застыли на месте). Нет, ты не дремал и не погружался в мечты. Когда ты заговорил об избрании Фейю, я заметил: "Ты слишком торопишься".

Шариу. Наверно, все так и было... Не стану с тобой спорить...

Клодина Ле Галлек. Понтий Пилат!

Шариу. Клодина, я попросил бы!..

Клодина Ле Галлек. А что? Разве это оскорбление?

Фоссер. Кто-нибудь объяснит мне...

Клодина Ле Галлек. Объяснять, собственно говоря, нечего. (Потянув носом.) Здесь воняет! И очень сильно!

Готье-Монвель. Когда не хватает аргументов, дорогая Клодина, пускают в ход грубость. Это не делает вам чести.

Клодина Ле Галлек. Честь? Ха-ха-ха! Такое слово — и в ваших устах! Кстати о чести, вернее, о честном слове: я по-прежнему могу рассчитывать на вас в деле с Пьереттой Деланд?

Фоссер. С Пьереттой Деланд?

Готье-Монвель. Клодина, вам нехорошо? Это смерть Фердинана так на нее подействовала... Надо отвезти ее домой...

Клодина Ле Галлек. Нет, не надо! Я прекрасно себя чувствую! И буду чувствовать себя еще лучше, если вы подтвердите ваше обещание: на место Фердинана будет приглашена Пьеретта Деланд.

Фоссер. Что это за фантазии? Жан-Поль ничего не мог вам обещать! Мы с ним только что условились: место Бенаму займет Николя Карийяк...

Клодина Ле Галлек.

Вы шутите!

Фоссер. Нет. Я не шучу. Жан-Поль дал мне твердые гарантии.

Клодина Ле Галлек. Твердые гарантии! Жан-Поль действительно дал твердые гарантии, но только насчет Пьеретты Деланд... Александр был при этом, он должен все подтвердить, несмотря на свои провалы в памяти.

Фоссер. Пьеретта Деланд! (Хохочет.) Полуграмотная романистка! Если бы ее муж не был важной шишкой на телевидении, ни один издатель не стал бы печатать ее продукцию!

Клодина Ле Галлек. Николя Карийяк! (В свою очередь разражается хохотом.) Этот жалкий тип! Этот самовлюбленный клоун! Я бы еще кое-что добавила, только воспитание не позволяет!

Фоссер. Спросите у Жан-Поля!

Клодина Ле Галлек. Верно, спросим у Жан-Поля!

Готье-Монвель. "Спросите у Жан-Поля, спросим у Жан-Поля!" Стыдно мне за вас. Вы не люди, вы гиены, шакалы. Фердинан Бенаму, один из величайших писателей нашей эпохи, наш верный товарищ, наш брат, только что испустил последний вздох — и вот вы уже алчно набрасываетесь на его труп. Как же это низко — в такие часы думать только о своих личных интересах, о своей карьере! Я содрогаюсь от ужаса!

Шариу. Жан-Поль, по-моему, ты зря...

Готье-Монвель (перебивая). Не вмешивайся, пожалуйста, к тебе это не относится! (Микаэлю и Клодине.) Вы готовы на что угодно, лишь бы посадить в это кресло (указывает на пустое кресло), еще вчера принадлежавшее нашему другу (утирает слезу), какого-то графомана или графоманку, единственная заслуга которых в том, что они — ваши близкие друзья!

Клодина Ле Галлек. Жан-Поль, никто не сможет...

Готье-Монвель. Замолчите! Дайте сказать! Да, верно: никто не сможет навязать Констановской премии члена жюри, избранного в результате грязных махинаций! Никто не сможет победить путем интриг и лжи, вопреки правде и здравому смыслу! Никто не сможет склонить меня к нечистоплотным поступкам, попирающим нормы нравственности.

Фоссер. Но, Жан-Поль, вы же сами...

Готье-Монвель. Замолчите! Дайте сказать! Когда ветер вечности развеет прах нашего незабвенного Фердинана, именно я, я один, назначу преемника, которого усопший одобрит и благословит свыше...

Фоссер (перебивает). Но Николя Карийяк...

Готье-Монвель. Замолчите! Дайте сказать! Ибо председатель жюри Констановской премии — то есть я, Жан-Поль Готье-Монвель — обязан быть беспристрастным судьей, оставаться над схваткой. Им, то есть мной, должно руководить только чувство долга, и еще то, что Иммануил Кант так удачно назвал "моральными императивами".

Клодина Ле Галлек. А по-вашему, Пьеретта Деланд...