Советские художественные фильмы. Аннотированный каталог (1968-1969)
Шрифт:
Мальчик, сжимая руку матери, снова повторил, обращаясь к промазученному отцу, будто произносил клятву:
— Я буду помогать маме, только ты обязательно возвращайся. Скорее возвращайся!..
Прозвучал второй удар колокола. Многоголосый крик снова взметнулся над толпой. Люди заторопились к вагонам.
— Папа, возвращайся! Мама, не плачь, он вернется!
Иван Васильич отстранил от себя жену, подал руку парню.
— Ну, Курбан, прощай!
— Прощайте, Васильич, и не беспокойтесь, все сделаю.
— Потом сразу мне напишешь, хорошо?
—
— Действительно — куда!..
Ашхабадский железнодорожный вокзал — один из тысяч вокзалов, где в эти дни провожали, давали последние наказы. И верил, что войне скоро конец. Этой вере способствовали разгром фашистов под Москвой и Сталинградом, успешные действия Советской Армии в Белоруссии и на Украине.
Верил в это и молодой человек, стоявший на подножке вагона. Черные, густые его волосы острижены "под нулевку". Он возбужден, как и все вокруг, но старается не показывать вида. Хотя знает, что провожать его некому, взглядом нет-нет да и пробегает по толпе.
3
Телеграмму ему принесли вечером, и он долго сидел над ней. Не любил, когда жена уезжала погостить к родным, и вообще не любил, когда она покидала дом. Вместе с нею исчезала какая-то частица тепла. Может быть, главная частица. И если, придя домой, он не заставал жену дома, то ему и не сиделось одному и он сразу же уходил, либо к соседям, либо просто бродить по городу.
А город свой он любил и считал себя человеком нового времени, то есть городским жителем. До него и отец и деды — все, все обитали в селе: кто чабанил, а кто хлопок или пшеницу сеял. Очень они были привязаны к земле, и когда старший из сыновей Муратгельды Аман осел в городе, по селу пополз слушок: уж не порченый ли он?..
Нет, не порченый. Еще в детстве, не видя никогда моря своими глазами, а зная о нем только по рассказам деда, бывавшего когда-то на Каспии, он жадно тянулся к этому большому и диковинному водному пространству — Каракумам из воды. Оно тянуло своей неизведанностью и таинственностью. Как может быть сразу, в одном месте столько много воды? — думалось ему. И почему она не испаряется на солнце? Вон наша речушка, — весной журчит, пенится, а солнце пришпарит как следует — ее и след простыл, как будто корова языком ее слизнула.
Особенно тревожило это увлечение Нуртач-эдже, его мать. Она полагала, что детское пристрастие к необычному может совсем с ума свести, как сельского блаженного Керима.
Что-то темное, неясное что-то было в прошлом Керима, но его помешательство явно связывалось с водой. Даже при виде воды в пиале он дрожал, как только что родившийся ягненок. Либо он тонул в детстве, либо мать, будучи им беременна, испугалась воды. Но ни матери, ни маленького Керима никто не помнит. Он пришел уже взрослым парнем, да так и остался в селе, где его приютила бездетная вдова Аннагуль. Муж ее тоже, немного тронутый умом, встал однажды поутру и зашагал вон из села. Так и пропал неведомо в каких краях.
Четыре класса закончил Аман в соседнем селе, у них своей школы не было. Так и остался бы недоучкой, если бы не дед Ашир-ага. "Зря, что ли, я кровь проливал, с баями да басмачами дрался? — вызывающе заявил он, словно ему перечил кто-то. — Пусть мальчик учится дальше. Интересно, что из этого выйдет?" А ничего особенного и не вышло. Аман попал в Марыйский интернат, потом — в Ашхабад. В Ашхабаде закончил педагогический институт, выбрав себе специальностью географию. Если уж не по морю, то по карте поплавать можно вдоволь.
И все же Каспий он увидел воочию. И случилось это года за три до войны.
Он тогда уже работал в школе, преподавал географию в пятых и шестых классах, а летом уезжал вместе со своими учениками в пионерские лагеря. На этот раз ему поручили сопровождать группу ребят в Авазу. Это на самом берегу Каспия, и он с радостью согласился.
Что испытал он при первой встрече с морем, трудно передать словами. Это был и страх, и благоговение, и обретенное, наконец, счастье. Раньше он и не догадывался, что просто стоять и смотреть на море — это и есть счастье.
Счастье ему представлялось более вещественным, более сытым, что ли. А тут — надо же! — море и больше ничего, а ощущение такое, что ты все имеешь, все твое, и ничего не нужно, всего, кажется, достиг.
— Эй, парень! — услышал он оклик. — Что потерял?
Он вздрогнул, настолько ушел в свои необычные ощущения, не заметил, как подошла к нему невысокого роста, смуглая девушка. Рукава ее длинного платья были закатаны, как для работы. Он сразу заметил, что руки у нее хоть и маленькие, но сильные.
Девушка засмеялась.
— Что потерял, спрашиваю?
Он был не из робких, но тут не смог произнести что-либо внятное, и неожиданно рассердился:
— Ничего не потерял!
— Тогда чего высматриваешь?
Промолчал. Что ей ответить? Что счастлив ощущением близости моря? Не поймет.
— Хочешь на лодке в море? — предложила вдруг девушка.
Хочет ли он? В этом надо разобраться. Ведь никогда не был в море, плавать не умеет. Девушка, видимо, предложит ему грести, а он и весел в руках никогда не держал.
А девушка уже шла к лодке. Острым носом лодка вонзалась в прибрежный песок. Море накатывалось на песчаный берег, с тихим шелестом разбивалось о лодку, покачивало ее корму.
Аман медленно двинулся вслед за девушкой, уверенный, что он идет за нею. Видно, так и должны поступать настоящие мужчины: позвала женщина — иди! Он шел и думал: за сколько часов море вымоет из-под носа лодки песок и унесет лодку в море. Вот так день за днем, час за часом уходит жизнь от человека, и наступает старость, а потом и…