Современная жрица Изиды
Шрифт:
Но эта мстящая дама, эта защитница «нео-буддизма», даже совершенно непонимающая доктрины, о которой говоритъ (ибо, въ лучшемъ случа, только крайнимъ невжествомъ объясняется ея увреніе, что она — православная, и въ то же время зашита ею «теософіи» Блаватской, какъ высокаго, чистаго и духовнаго ученія, какъ противувса матерьялизму), — эта дама стремится поразить меня прямо въ сердце. Касаясь, по своему, совершенно неидущихъ къ длу, не имющихъ ни малйшаго отношенія къ Блаватской и «теософіи», интимныхъ обстоятельствъ моей жизни, — г-жа Желиховская заставляетъ меня на нихъ останавливаться. Она разсказываетъ какъ я изъ ея дома халъ внчаться и какъ она благословила меня и мою невсту; но тутъ же спохватывается и длаетъ такую выноску: «Спшу оговориться: я благословила одну невсту. Г. Соловьевъ низачто не соглашался, чтобы я его перекрестила образомъ, что меня крайне
Но вдь я дйствительно халъ внчаться изъ квартиры г-жи Желиховской. Она заставляетъ меня вспоминать самый счастливый день въ моей личной жизни. Я былъ глубоко благодаренъ г-ж Желиховской и ея дтямъ за ихъ дружеское участіе, за которое полюбилъ ихъ какъ родныхъ, не смотря на кратковременность личнаго знакомства, и самъ со своей стороны, старался, какъ только могъ, отвтить имъ такимъ же участіемъ. Эта благодарность заставила меня, когда, очень скоро посл того, г-жа Желиховская стала весьма странно дйствовать въ «теософскомъ» вопрос,- закрывать глаза и стараться не видть ея дйствій. Но она, ухавъ въ Эльберфельдъ, смастерила, какъ извстно читателямъ, такое, посл чего закрывать глаза стало невозможнымъ и оставалось только скорбть сердцемъ.
Она пишетъ, что, во время ея отсутствія и пребыванія въ Эльберфельд, я запугивалъ ея дтей (вторую дочь и сына), внушая имъ просить мать и старшую сестру скоре вернуться во избжаніе грядущихъ бдъ и погибели ихъ души. Это хоть и утрировано, конечно, но все же нсколько смахиваетъ на истину, съ той только разницей, что тогда и дочь и сынъ г-жи Желиховской были (можетъ быть только на словахъ?) вполн согласны со мною и мн нечего было «внушать» имъ. Мы вс очень боялись за г-жу Желиховскую и я не разъ слыхалъ такія слова: «отъ этой теософіи и отъ этой тетушки кром горя никогда ничего не было и не будетъ». Во всякомъ случа, еслибы это даже было только мое убжденіе, — оно оправдалось въ полной мр. Конечнымъ результатомъ этой поздки для г-жи Желиховской оказалась нын ея брошюра и настоящій мой отвтъ, документально доказывающій ложное обвиненіе меня въ подлог и многое другое. А разв клевета на ближняго, и такая клевета, не есть погибель души?! Значитъ, было у меня основаніе бояться за душу г-жи Желиховской. Дале она пишетъ, что, получивъ въ Эльберфельд убжденіе въ содянномъ мною ужас, т. е. подлог, по возвращеніи въ Петергофъ (гд жилъ и я) она «понятно», прекратила знакомство со мною (стр. 150, 151 брошюры).
Оно, «понятно», такъ бы именно и было, еслибы благородная женщина, убдясь въ «подлог», сдланномъ человкомъ, которому она врила, справедливо вознегодовала. Конечно, она должна была закрыть ему двери своего дома немедленно по возвращеніи. 0 чемъ же было толковать, когда все такъ ужасно выяснилось?!!
Къ сожалнію для г-жи Желиховсвой и въ доказательство того, что она и по возвращеніи изъ Эльберфельда въ моихъ дйствіяхъ ничего дурного не видла, въ мой подлогъ никогда не врила, и вообще всми мрами желала, для себя и для своей семьи, продолженія дружескихъ отношеній со мною, — вотъ собственноручно написанныя ею слова въ ея письм ко мн отъ 14 іюля 1886 года, Петергофъ, т. е. черезъ нкоторое время по ея прибытіи изъ Эльберфельда:
Письмо г-жи Желиховской, помченное ею 14 іюля 1886 года.
«Ну-съ, друзья мои или, по вашему, быть можетъ бывшіе друзья мои, — такъ мы разошлись?.. Я была такъ уврена, что вы можете заблуждаться и врить сплетнямъ лишь до перваго съ нами свиданія и разговора, что въ первый же день прізда готова была сама, васъ не выжидая, идти на встрчу вамъ вслдъ за В.; но В. неожиданно встртила такой пріемъ, посл котораго я должна была остановиться и ждать васъ, — не желая подвергать себя тому-же. Какъ бы то ни было, я права, а потому и не боюсь протянуть вамъ руку на честное забвеніе недоразумній. Приходите сами, если хотите добрыхъ отношеній: письмами, кром раздраженія, ничего не добьешься. Я бы и сама не писала, а пришла бы къ вамъ, еслибъ, посл вашего явнаго устраненія, не считала себя вправ выжидать, не рискуя. Готовая по прежнему любить васъ обоихъ. В. Желиховская».
И
Вотъ какимь образомъ г-жа Желиховская покончила знакомство со мною по возвращеніи изъ Элъберфельда, гд убдилась въ содянномъ мною, ради погибели ея невинной сестры, подлог!!! Отсутствіе памяти и неспособность соображать свои слова, приготовляемыя для печати, — два большихъ порока. Или, можетъ быть, и это письмо — мой новый подлогъ?..
Я не пошелъ къ г-ж Желиховской, ибо недоразумній никакихъ не было. M-me де Морсье сообщила ужь мн тогда нкоторые факты — и я кое-что зналъ. Какъ мн противно и тяжело говорить обо всемъ этомъ! Но что же мн длать, когда г-жа Желаховская напечатала свою брошюру и ее читаютъ?!.. Вотъ въ какую область могутъ завести иныя знакомства.
Г-жа Желиховская идетъ еще дальше. Она возвышается до темнаго намека на что-то еще боле темное въ моемъ прошломъ. Въ моемъ прошломъ могло быть большое личное сердечное горе, сопряженное съ семейными и всякими непріятностями, могли быть, по выраженію г-жи Желиховской, «романическія» подробности; но, слава Богу, не было ничего такого, за что я долженъ былъ-бы краснть и стыдиться, что, такъ или иначе, касалось бы моей чести. Передъ безъименными клеветами и сплетнями, или совсмъ мн неизвстными, или достигающими до меня въ вид какихъ-то неопредленныхъ слуховъ, я конечно, какъ и всякій человкъ, безсиленъ.
Но пусть мн, не въ анонимномъ письм (я ихъ ужь получалъ), а прямо, лицомъ къ лицу, съ указаніемъ источника, скажутъ: кто и въ чемъ, несогласномъ съ честью и порядочностью, меня обвиняетъ, — и я спокойно разсчитываю, что смогу представить такія же ясныя доказательства лживости обвиненія, какъ и представленныя мною на этихъ страницахъ въ опроверженіе исторіи мнимаго подлога и прочихъ великихъ и малыхъ ужасовъ, измышленныхъ г-жой Желиховской.
Нисколько не защитивъ память Блаватской (не будь это дло такой общественной важности и не подними его сама же столь нжная сестра, — никто и не затронулъ бы этой памяти), а только очернивъ окончательно свою сестру, г-жа Желиховская, въ своей безсильной злоб, очевидно сама не понимаетъ, что такое длаетъ…
VII
Новые документы
Приводя, то тамъ, то здсь, «по кусочкамъ», мое поддразнивающее письмо къ Блаватской отъ 8 Окт. (нов. ст.) 1885 г. насмшливый тонъ котораго былъ отлично понятенъ Блаватской, также какъ и всякому внимательному моему читателю, г-жа Желиховская строитъ на немъ самыя ужасныя обвиненія. Въ своемъ мст я разобралъ и объяснилъ это письмо подробно. Почему, какъ и что я говорилъ г-ж Аданъ и г. Шарлю Ришэ-читателю уже извстно. Я ничего не выдумалъ и не «сочинилъ», а только, такъ сказать, съехидничалъ на почв дйствительности. Неужели это было съ моей стороны ужь такое «преступленіе» — съехидничать и посмяться надъ Блаватской — посл всхъ чудесъ въ Вюрцбург, посл того, что она продлывала со мною! Авось безпристрастные и умные люди не вынесутъ мн за это обвинательнаго приговора! Блаватская, хоть и находила на нее иной разъ наивность, была хитра — и ужь никакъ не могла въ «серьезъ» принять моихъ словъ о томъ, что я обращаю въ теософію, по выраженію г-жи Желиховской, — передовыхъ людей Европы. Блаватская очень хорошо знала, что съ «серьезными» людьми я не шучу и не насмшничаю, какъ всегда шутилъ и насмшничалъ съ нею и ея сподвижниками, за что, съ самаго начала, получалъ отъ нея, и устно и письменно (см. «Изиду») прозвища «подозрителя,» «омы неврнаго,» «Мефистофеля» и т. д. Ошибиться въ смысл моего письма, повторяю, Блаватская не могла и если кому потомъ выставляла его въ вид письма «серьезнаго», то это было лишь притворство, ясное изъ всхъ обстоятельствъ дла.
Но вотъ г-жа Желиховская съ паосомъ восклицаетъ, что вдь такіе европейски извстные люди, какъ г-жа Аданъ и Ришэ «во всякое данное время могутъ, путемъ прессы, спросить меня какъ смлъ я ихъ морочить?» Не думаю, чтобы меня спросила объ этомъ m-me Аданъ; но если спроситъ и вопросъ ея станетъ мн извстенъ — я по пунктамъ отвчу ей и сообщу хоть и запоздавшій на 8 лтъ, — но не потерявшій своей курьезности мой «интервью» съ этой интересной язычницей конца XIX вка.
Что касается г. Шарля Ришэ-вотъ его собственноручное письмо, удостовряющее ка#къ именно я его морочилъ, а также отвчающее на выдумки г-жи Желиховской въ декабрьской книг «Русскаго Обозрнія» за 1891 г.; о которыхъ я упомянулъ на страницахъ 28–42 «Изиды.»