Современная жрица Изиды
Шрифт:
Во мн, наконецъ, что естественно при такихъ обстоятельствахъ, боролись противоположныя чувства, то жалость къ ней, то возмущеніе. И я просилъ ее пріхать, чтобы «договориться до чего нибудь по русски.» Я отговаривалъ ее отъ немедленнаго выхода въ отставку, потоку что это произвело-бы большой скандалъ. Я же скандала для нея среди иностранцевъ не хотлъ именно потому, что она была моя соотечественница, талантливая и, къ тому же, больная женщина. Я не хотлъ этого скандала не только въ 1884, но и въ 1886 году, и только такія ея дйствія и факты, посл которыхъ, для уважающаго себя человка ужь не могло быть вопроса о «соотечественниц» и т. д.,- заставили меня отъ нея отступиться. Вотъ ясное и простое объясненіе моихъ словъ, согласныхъ съ «Изидой».
Больше
Г-жа Желиховская и сама отлично понимаетъ, что приводимые ею отрывки меня ровно ни въ чемъ не уличаютъ, а разобранные по мстамъ, — напротивъ — лишь подтверждаютъ мой разсказъ и служатъ мн на пользу. Тогда она, написавшая свою брошюру якобы на защиту «оклеветанной» моими воспоминаніями ея сестры, снова цинично предаетъ эту «сестру», какъ длала и при ея жизни, лишь бы нанести мн ударъ. Она говоритъ, ничуть не смущаясь полной голословностью подобнаго заявленія, что у меня съ Блаватской были какія-то «секретныя аудіенціи», а затмъ весьма прозрачно и ясно намекаетъ, что я былъ не то «сообщникомъ» Блаватской, не то стремился, при ея посредств, достигнуть чего-то таинственнаго и крайне предосудительнаго.
Но вдь чтобы выставлять такія обвиненія и длать подобнаго рода намеки, она должна же привести хотя какія-нибудь ясныя доказательства, — скажетъ всякій! Нтъ!! г-жа Желнховская не такой человкъ, чтобы принять во вниманіе эту необходимость и смутиться такими пустяками! Она просто объявляетъ, что могла-бы доказать многое, да у нея «нтъ уликъ». Потомъ говоритъ, что я очень остороженъ — и ничего компрометтирующаго меня не писалъ. Наконецъ, забывая очевидно объ этой моей осторожности, и только-что приводимыхъ своихъ-же словахъ, заявляетъ, что письма были, да сама она, по своей непростительной опрометчивости, ихъ велла сжечь!!
Не правда-ли — такія слова г-жи Желиховской невроятны? А, между тмъ, вотъ:
«Зная, какъ тяготилась сестра моя просьбами г. Соловьева касательно помощи Махатмъ (это тхъ-то Моріи и Кутъ-Хуми, въ существованіе которыхъ я не врилъ, о чемъ неоднократно писалъ и Блаватской и Желиховской, и о чемъ писала сама Блаватская, называя меня „подозрителемъ“ и „омой неврнымъ“) въ томъ, что они, вроятно, признавали невозможнымъ (въ чемъ именно — я, не имя явныхъ уликъ, умалчиваю!..» (стр. 137–138 брошюры).
«Но въ томъ то и дло, чтобы умть смолчать во-время. Этимъ Талейрановскимъ правиломъ и отличаются умные люди, хорошо умющіе говорить, а еще лучше — молчать. Въ это чреватое обманами время (вотъ это врно! — объ обманахъ-то я и толкую въ „Изид“!) г. Соловьевъ старался никогда себя не компрометтировать, договаривая письменно о томъ, что трактовалось лишь устно на „секретныхъ аудіенціяхъ“ между имъ и моей сестрой. Онъ замнилъ прямыя рчи намеками, ей одной понятными… Разв вс эти напоминанія и намеки писались бы даромъ, еслибъ не имли глубокаго значенія? Не будь у него завтныхъ, гораздо боле существенныхъ цлей, чмъ безцльное (?!!) разоблаченіе Блаватской; не ошибись онъ въ разсчетахъ, — вроятно онъ не былъ бы такъ неприлично щедръ на изліяніе своей мести и желчи на ея могилу… Видно, ждалъ г. Соловьевъ отъ сестры моей чего-нибудь, что заставило его юлитъ (?!:) передъ ней еще столько времени, выйти изъ общества въ феврал 86 г. и не писать о ней, пока была она жива. (Какъ я „юлилъ“ и почему все покончилъ въ феврал 86 г. — видно изъ „Изиды.“) Вдь онъ можетъ не знающихъ морочить побасенками о томъ, что пока я молчала о теософіи — молчалъ и онъ. Это неправда! (Изъ приводимаго мною ниже письменнаго удостовренія полковника Брусилова, самою г-жей Желиховской выбраннаго „свидтелемъ“ моего съ нею свиданія въ декабр 1891 года — видно „какая“ это неправда!) Я постоянно вс эти годы, отъ времени до времени, писала и печатала, когда Богъ на душу
Приведенные мною документы ясно доказываютъ, до какой степени я не боялся Блаватской и что не посл ея смерти, а при ея жизни, когда она была въ полной сил и окружена друзьями — я разоблачилъ ее въ Париж, въ первой половин 1886 года. Наконецъ вдь сама г-жа Желиховская толкуетъ объ этомъ въ своей брошюр, подтверждая такъ или иначе, мой разсказъ и пополняя мои документы. Но у нея голова кружится передъ вызваннымъ ею духомъ и она не отдаетъ себ никакого отчета въ словахъ своихъ, — она впадаетъ, по ея признанію, въ «безуміе»! «Къ несчастію, — пишетъ г-жа Желиховская, — по собственному желанію моему большинство русской корреспонденціи сестры моей посл смерти ея было сожжено. Уцлло лишь то, что она сама передала мн и что выслали мн позже изъ Адіара. Еслибы не эта непростительная опрометчивость, вроятно, у меня была-бы возможность теперь объяснить читателямъ и то, о чемъ осторожный г. Соловьевъ самъ находилъ неудобнымъ расписывать (стр, 58 брошюры.)»
Невроятно! А между тмъ все это она написала и напечатала въ томъ состояніи «раздраженія», когда у нея невдомо что «срывается съ языка въ самомъ крайнемъ, преувеличенномъ смысл…»
Нкоторыя мои письма, дйствительно, очевидно уничтожены г-жей Желиховской; и это именно т, которыя, даже и по ея мннію, слишкомъ ужъ наглядно уличаютъ Блаватскую и выставляютъ на видъ вовсе не мое коварство, а нчто другое. Гд, напримръ, т два письма, о которыхъ говорится на стр. 62? гд мои «глупости о махатмахъ», мое «невріе омы,» моя «подозрительность», «убжденіе, что феномены поддлываются»?? — словомъ все, о чемъ сама Блаватская пишетъ въ напечатанныхъ письмахъ? Гд?!
II
Отвты мн «лицъ, задтыхъ моей сатирой»
Перехожу къ «отвтамъ мн лицъ, задтыхъ моей сатирой». Если кто нибудь выставитъ человка, наглядно и обстоятельно, глупцомъ или негодяемъ, а то и тмъ и другимъ вмст, и если этотъ выставленный человкъ желаетъ оправдаться въ такихъ обвиненіяхъ, — вдь онъ долженъ представить ясныя доказательства, что его оклеветали. Если же онъ ограничится вмсто фактическихъ опроверженій — единственно «грубой бранью» по адресу своего противника и потомъ воскликнетъ: «нтъ, я не глупецъ и не негодяй!» — то подобный отвтъ можетъ представляться «убдительнымъ отвтомъ» разв только въ глазахъ особы, столь посрамленной, изобличенной и разозленной, что у нея рябитъ въ глазахъ и путается въ мысляхъ.
Такимъ именно «отвтомъ», по словамъ г-жи Желиховской, снабдилъ ее Гебгардъ изъ Эльберфельда. Онъ, видите ли, бранится такъ, что даже наша «деликатная» дама не сметъ напечатать всей его брани, а затмъ увряетъ въ своей преданности Блаватской, (которую самъ, однако, хорошо отдлалъ: см. «Изида», стр. 268) и негодуетъ, что его письма переданы мн. Между тмъ эти его собственноручныя письма, которыхъ онъ не отрицаетъ и не можетъ отрицать, весьма характерно рисующія пріемы «теософовъ» и ихъ нравственность, — мною напечатаны въ «Изид», а письмо «брошюры» только дорисовываетъ жалкую фигуру этого ничтожнйшаго, но въ то же время негоднаго и наглаго человка.
На страниц 244–250 «Изиды» я разсказалъ о томъ, какъ теософы поступили съ мистриссъ Купэръ-Оклэй и какъ они ее потомъ запугали до того, что она не смла не только уйти отъ нихъ, но должна была даже прославлять Блаватскую. Эти ея прославленія Блаватской я привелъ въ перевод г-жи Желиховской, замтивъ при этомъ «что трудно же предположить, что эти выдержки не представляютъ, боле или мене врнаго перевода». По смыслу русскаго языка ясно, что именно тутъ я не подозрваю г-жу Желиховскую въ искаженіяхъ и ничуть не оспариваю врности ея перевода.