Современные болгарские повести
Шрифт:
Несмотря на пощечину, Фео улыбнулся: трудно было придумать вопрос глупее и нелепее.
— Молчишь! — продолжала мать. — Потому что ослепили тебя и не видишь, кто тебе истинный друг, кто тебе добра желает, а кто в яму заманивает… Что ты имеешь против товарища Недева? Всему городу помогает, сердце у него золотое, власть у него, авторитет. И тебя никогда бы не оставил — как сына любит тебя, всегда поможет…
— Перестань! — сказал Фео. — Я уже по горло сыт вашей помощью, вашими планами и расчетами!.. Это делай, того не делай, туда иди, сюда не ходи… Неужели у меня самого головы нету? Неужели мне всю
— …которую мы на тебя записали! — закончила мать.
— Я вас не просил на меня записывать!
— А мы можем и назад отписать! Ты как думаешь?
Она снова лежала с закрытыми глазами и придумывала, что бы сказать еще, но тут зашуршала жесткая ткань его плаща, она услышала, как стукнула дверь, а затем наступила тишина.
Она подняла голову. Молодых в комнате не было. Сестра беззвучно плакала у окна. Снизу, из гаража, по-прежнему доносились удары мужнина топора.
— Поди скажи этому кретину, чтоб перестал стучать! — проговорила Стефка голосом, исполненным презрения и боли.
«Все, говорит, что ты тут видишь, обработано вот этими руками. Каждое деревце, каждый камень в ограде, домишко, говорит, по досочке ведь из города приволакивал и сам сколотил. Доктор мне честное слово дал, что придет день, договоримся по-хорошему и… вдруг, разом, все отдать? Нет, этого не будет!» — «Будет, Первазов, — говорю ему, — будет, потому что у меня в кармане акт, а у тебя в кармане что? Фига у тебя в кармане!..»
Народ за столом уже поредел, матери увели детишек спать, Недевы тоже уехали, музыканты спрятали инструменты, и место под орешником казалось голым. За одним из столов под вьющимся виноградом Лазар Лазаров, Михайлова и Пенчевы играли в бридж. Записывать посадили молодую Дилову.
— Вот скажите: что важнее — акт или какое-то там честное слово? — спрашивал Свояк немногих оставшихся возле него слушателей. — Честному слову суд поверит или документу?.. Я уплатил деньги и требую, чтобы меня ввели в права владения, а до всяких там честных слов, докторов и Первазовых мне дела нет!
Он отхлебнул из стакана, вино перехватило ему горло, он часто задышал, и из глаз покатились неожиданно крупные, обильные слезы, облегчая накопившееся в душе напряжение. Он всхлипнул и припечатал Первазова крепким словцом.
— Не надо, брат! — принялся успокаивать его Дилов. — Все уладится, вот и начальство то же самое говорит. Не растравляй ты себя, давление подскочит, а при давлении, того и гляди, инфаркт прихватит.
— Правильно, — сказал Дочо Булгуров. — Для нас сейчас самое главное — здоровье, потому что возраст подошел уже инфарктный. Вскипишь из-за чего-нибудь, инфаркт полоснет и… передача окончена!
— Да, но с этим Первазовым он здорово влип, — озабоченно произнес Знакомый Пенчевых. — Тот, если упрется, может так никогда и не освободить участок. Что ты с ним сделаешь?
— А документ? — с надеждой спросил Свояк.
— Не имеет значения. Листок бумаги! Важнее, чтоб тот не уперся… У нас на «Петре Златарове» был такой случай: один из гальванопластики купил этаж — две комнаты, кухня, прихожая, туалет
— Тут случай другой, — сказал Дочо Булгуров. — Деньги уже уплачены, и документ на руках. Все дело в том, чтоб тот освободил участок…
— И освободит! — Шофер неожиданно громыхнул кулаком по столу, да так, что подскочили стаканы.
— Конечно, освободит, брат, как это не освободит!
— Ты его припугни маленько, он мигом освободит.
— Чего мне его пугать, суд припугнет.
— Ну да, суд… Ты что — нынешнему суду веришь?
— Пускай он хоть на тыщу честных слов ссылается, суд знает, кому верить, а кому нет… Суд потому и суд, что верит не честному слову, а документам!.. Там разные «фигли-мигли» не проходят! Этак каждый может сказать: он мне честное слово дал… Нет, брат, так дела не делаются…
— Это в прежнее время под честное слово работали… И когда деньги давали взаймы, прятались, чтоб не увидал кто…
— Ты про прежнее время забудь… Сейчас вон — в глаза тебе смотрят и врут… «Прежнее время»!..
— А с участка он все равно уберется, никуда не денется!
— Всыпать ему как следует, так мигом уберется, — сказал Дочо Булгуров. — А то хитрый больно…
— И всыплю! — сказал Свояк.
— Проследи, когда его там нету, — посоветовал Знакомый Пенчевых, — войди в дом и вышвырни его манатки. Что он тебе сделать может? Ты хозяин, у тебя документ, право на твоей стороне. Ничего он тебе не может сделать.
— Ничего он мне не может сделать! Уберется как миленький!
— Обязательно, брат, подкарауль, когда его нету, и выкинь его барахло. Все до последней тряпки! Что он себе думает?
— И выкину!.. Прямо на дорогу выкину! А потом пригоню свой самосвал, покидаю в кузов, и — бух! — в реку!
— Правильно! Пригоняй самосвал, и — бух! — в реку!
— Сколько там барахла-то для самосвала… Да я на свой самосвал всю его халупу могу погрузить!
— Ты с твоим самосвалом…
— Я со своим самосвалом… — Свояк запнулся: была затронута еще одна его чувствительная струна, она трепетала, но вместо звуков опять полились слезы. — Я со своим самосвалом… Все говорят: ты со своим самосвалом двухэтажную дачу отгрохать можешь, с гаражом и паровым отоплением… Я бы и отгрохал, кабы не этот Первазов, ни дна ему ни покрышки!
— Подкарауль, брат, заходи в дом и — раз-раз! — раскроши все вдребезги…
Дило Дилов разгорячился, стал размахивать руками, рубаха на нем расстегнулась по пояс, сдернутый с шеи галстук высунулся из кармана пиджака и качался из стороны в сторону.
— Раз-раз! — он взмахивал над головой воображаемой саблей. — Подкарауль момент, заходи на участок и топором — раз-раз! — выруби у него виноградник до последней лозы… А потом деревья, малину, смородину… Что он тебе сделает? Не он хозяин, твое это, имеешь полное право вырубить, когда захочешь…