Современный греческий детектив
Шрифт:
— Погода прямо чудо, — сказал он, вздохнув. — Ну что ты будешь делать! Менеджер говорит, ремонт на всю ночь!
Оставив окно открытым, он вернулся к шахматной доске.
— Чей ход?
— Ваш.
— Я буду играть стоя. Тебя это не раздражает?
— Нет. Почему это должно меня раздражать?
— Мне что-то не сидится.
Не прошло и трех минут, как следователь прервал игру.
— Нет настроения, — вдруг сказал он и оттолкнул ногой стул.
—
— К тому же мне нужно в туалет! — буркнул он. — А ты встанешь у двери! И чтоб без сюрпризов!
Парень поднялся и застыл в нерешительности. Следователь уже вышел в ванную, но вернулся и закрыл окно. Потом опять удалился, а парень встал у полуоткрытой двери.
— Не молчи! — раздался голос из ванной. — Говори что-нибудь, чтобы я тебя слышал и знал, что ты здесь.
— А что мне говорить?
— Неужели сам не можешь придумать? Пой государственный гимн!
— Что-что?
— Пой!
— У меня слуха нет.
— Это не имеет значения, мы не в концертном зале. Давай-давай. Только громко, чтобы мне было слышно.
Парень запел государственный гимн, допел до третьего куплета, пропел припев, а дальше забыл слова и начал сначала.
— Слушай! У меня идея! Гениальная идея!
— Вас что, в туалете осенило?
— Еще бы! Самые блестящие идеи всегда приходят в туалете.
— И что это за идея?
— Прогулка по городу! — громко сказал следователь и спустил воду.
Парень из кафе «Спорт» молча смотрел, как следователь выходит из ванной, застегивая брюки.
— Прогулка по городу! — повторил следователь. — Ну как тебе моя идея?
— Ваша идея… мне кажется весьма оригинальной.
Следователь рассмеялся.
— А я думал, она тебе покажется подозрительной.
— Подозрительной? Это еще почему?
— Как раз в силу своей оригинальности. Ну что, согласен? Если не хочешь — предложение снимается, и никакой прогулки не будет.
— Я готов!
— Ну и отлично, а то я здесь просто задыхаюсь! Да тут еще Менеджер со своими новостями: мол, ремонт продлится всю ночь. Представляешь, почти сутки сидеть в этом паршивом семьсот семнадцатом номере!.. Э-э, нет! Но пока мы вдвоем, вся ответственность за тебя лежит на мне. И я надеюсь, ты не сыграешь со мной плохую шутку. А?
— Я вообще шутить не мастер.
— На всякий случай должен тебя предупредить: я четырежды занимал первое место в соревнованиях по стрельбе из пистолета. Так что, если и надумаешь, далеко тебе не убежать.
— Ничего я не надумаю.
— Ладно! Больше к этому возвращаться не будем. Мое дело — предупредить… Впрочем, я не собираюсь тебя
— К чему такое многословие? Если бы я не хотел идти, то так бы и сказал. Ваша идея мне нравится. У меня нет абсолютно никаких возражений.
Следователь погасил сигарету и сказал:
— Давай условимся: прогулка будет длиться ровно час. Думаю, часа вполне достаточно.
— Ладно, час так час.
— Прекрасно! Первое, что нам надо сделать, — сказал следователь, отпирая дверь, — это побриться. Сразу почувствуем себя лучше.
— Прикажете побрить еще раз? — Парикмахер склонился надо мной и произнес это таким заговорщическим тоном, будто спрашивал: «Марихуаны не желаете?» Или: «Ну а как насчет Лолиты?»
Когда он нагнулся, его горячее дыхание защекотало мне шею. Влажное и горячее, как те салфетки, которые он, закончив брить, положит мне на лицо, чтобы освежить кожу.
Я вздрогнул, ощутив это дыхание. Пахнуло мятой, и от этого запаха мне стало тошно.
Возле раковины в зеленоватом пластмассовом стаканчике стояли веточки мяты. Брея меня, он то и дело отрывал по листику и жевал. А затем сплевывал на пол из мраморной крошки, причем так яростно, будто плевал кому-то в лицо. И сразу же отрывал следующий листик.
Не выношу запаха мяты. У меня на нее аллергия. А еще этот зеленоватый стаканчик, весь в полузасохшей пене, напоминающей застарелый крем на торте или слюну, которую забыли вытереть. К этому стаканчику парикмахер то и дело прикасался своими вымазанными в мыльной пене пальцами.
— Ну так что, будем бриться еще раз? — переспросил он.
Мне захотелось послать к черту и его самого, и бритье, но, сам не зная почему, я передумал.
— Ладно! — сказал я без особого энтузиазма. — Раз уж вы так настаиваете, брейте.
— Чудесно! — воодушевился парикмахер, как будто я сообщил ему нечто чрезвычайно приятное.
И какими-то уж слишком вычурными движениями он принялся натачивать бритву.
— Только осторожно! — предупредил я. — У меня кожа очень чувствительная. Ее порезать так же легко, как папиросную бумагу. Одно неловкое движение — и уже кровь. А я не выношу крови!
Парикмахер изобразил на лице кривую усмешку, которая отчего-то напомнила мне скомканную визитную карточку. Я заметил прилипший к его нижним зубам листик мяты, и меня опять затошнило.