Современный грузинский рассказ

Думбадзе Нодар Владимирович

…Иногда Дато удавалось поехать в город. Денег ему отец не давал. «Парню там делать нечего, — говорил он, — если ему так нравится в городе, ехал бы учиться туда, никто, ему не мешал». Мать побаивалась отца и тоже не давала денег, да она и не распоряжалась ими.

Неизвестно откуда, но у бабушки всегда водились деньги. Заметив, что внук заскучал, она начинала о чем-то шептаться с дедом. Потом отзывала Дато в сторонку, обычно когда, кроме них, никого не было в доме, и с видом заговорщика осматривалась по сторонам — не подглядывает ли кто, — при этом еще больше прищуривала свои слезящиеся глаза, так что они превращались в искрящиеся лукавством щелочки, и запирала

дверь. Затем подходила к старинному, окованному железом сундуку, вытаскивала из-под него ключи, почему-то завернутые в тряпочку, отпирала замок и торжественно откидывала тяжелую крышку. Все это она проделывала медленно, как бы нарочно растягивая удовольствие, которое получала от выдачи денег, Дато же стоял поодаль — ему не разрешалось подходить к сундуку, в котором бабушка долго рылась, что-то ворошила и перекладывала с места на место, пока наконец не извлекала из глубоких недр красненькую десятку. Это было как норма — десять рублей, ни больше ни меньше.

Разжившись деньгами, Дато целовал бабушку в обе щеки, подхватывал ее своими сильными руками, сажал к себе на плечо, словно малого ребенка, и кружился с ней по комнате. Бабушка отбивалась, кричала, но в душе таяла от счастья. Наконец Дато бережно опускал бабушку на тахту, стремглав выбегал во двор и, радостный, мчался на станцию. А дед копался в огороде и, словно ни о чем не догадываясь, даже не смотрел в сторону внука.

А когда вечером возвращались с работы отец и мать и звали Дато, дедушка и бабушка храбро выходили им навстречу. Старик смущенно теребил войлочную шапку, а бабушка, зачем-то прикрыв рот кончиком платка, пряталась за его спину и оттуда невнятно мямлила:

— Отпустили мы его, доченька, пусть погуляет…

Что делал Дато в городе, никто не знал.

Но дед и бабушка верили: их внук плохого не сделает…

Дато всегда думал, что смерть — это горестные вопли и слезы. Поэтому он очень удивился, когда увидел, как спокойно его мать разговаривает с отцом. Они вспоминали каких-то людей, обсуждали домашние дела, которых сразу оказалось по горло. Во дворе соседки оживленно болтали, словно ничего не произошло. К калитке, как обычно, подошел почтальон и громко крикнул: «Заберите газеты!» Сестра отца рассказывала какие-то новости, и слушатели негромко смеялись. Правда, посмеявшись, они спохватились, вспомнили про покойника, громко запричитали — какой, мол, хороший был человек, — но скоро снова вернулись к обычным разговорам и вели себя так, словно ничего не случилось. Одна бабушка заметно изменилась: в ее глазах появилось то, чего раньше он никогда не видел, — они были полны боли и страха…

Дато без конца куда-то посылали: то квеври открыть, то бутылки вымыть, то плотника позвать, то пригласить кого-то еще. Он послушно выполнял все поручения, но почему-то они казались ему бессмысленными и ненужными. Ему не терпелось поскорее избавиться от всех дел и убежать куда-нибудь подальше от дома, чтобы не видеть ни близких, ни чужих, ни того, как в этой большой комнате лежит старый человек с синеватым лицом, совсем не похожий на его доброго и веселого дедушку Георгия. Но Дато понимал, что сейчас уйти нельзя. Если он уйдет, его сочтут ненормальным и один бог знает, какие слухи распустят о нем в деревне. Правда, ему лично наплевать на деревенских болтунов, но он подумал о родителях, об их честном имени и решил молча терпеть все до конца.

Но иногда все-таки не выдерживал и прятался где-нибудь в углу.

— Где же Дато? — спрашивала тогда бабушка.

Его искали.

Но Дато продолжал прятаться, и бабушка растерянно повторяла:

— Куда же он девался?

На третий день с утра к дому стали стекаться люди.

Теперь Дато больше всего боялся

того момента, когда будут выносить покойника. Он знал: его позовут и заставят нести гроб. Таков обычай, и дед Георгий не раз говорил ему: «Кто, как не ты, поднимет гроб, вынесет из дому и засыплет меня землей…» Тогда Дато не задумывался над этими словами, тогда дедушка был жив и любую его просьбу он готов был выполнить с радостью. Но тот, кто лежал сейчас в гробу и ждал, пока его похоронят, к дедушке не имел никакого отношения. Деда Георгия уже не было, он исчез, и вместе с ним исчезли его голос, тихий смех, лукавые, с прищуром глаза и веселые проделки, придуманные для того, чтобы позлить бабушку. Дато вновь подумал, как хорошо бы сейчас уйти далеко-далеко и вернуться, когда не будет ни этих людей, ни этого гроба посреди комнаты. Но вспомнил о словах деда, своего друга и заступника, и не двинулся с места.

Кончилась панихида, и его наконец позвали. Не поднимая глаз, Дато взошел на балкон, где его ожидал брат матери дядя Ладо со своими двумя сыновьями, ровесниками Дато. Едва Дато подошел, дядя Ладо сказал: «Ну, приступим!» — и первым направился в комнату. Мать плакала возле гроба, отец тоже вытирал слезы. Бабушки не было видно, ее куда-то увели родственники. Отец взял мать за руки, оторвал от покойника и, поддерживая, вывел из комнаты. Остались только четверо — дядя Ладо, его сыновья и Дато. Парни нерешительно поглядывали на гроб и не знали, что им нужно делать.

— Не страшно? — спросил дядя Ладо и ободряюще посмотрел на каждого.

Все промолчали.

— Ну, начнем… Я и Гига встанем в ногах, а Леван и Дато впереди. Не бойтесь, вы что, мертвых не видели? Как только вынесем во двор, нас сменят.

Дато ничего не слышал — ни слов дяди, ни музыки, которая доносилась со двора. Он сосредоточился, поднял вместе с остальными гроб и ужаснулся чужому запаху, который шел от покойника, — это не был привычный с детства, теплый и родной запах деда Георгия!

Двери распахнулись…

— Внуки… Внуки провожают тебя в последний путь! Счастливый ты человек, Георгий! — выкрикнул кто-то.

Дато был как во сне. Он не помнил, как к нему подошли, как кто-то подставил свое плечо вместо его и легонько отстранил от гроба.

Едва покойника вынесли со двора, Дато незаметно выбрался из толпы и убежал в лес.

Ночью Дато осторожно, на цыпочках, вошел в дом. Он думал, что все давно уже спят, и очень удивился, увидев, что отец, мать и бабушка сидят у огня и тихо разговаривают. Дедушки с ними не было, и в первое мгновение он чуть было не спросил, где дедушка, но сразу все вспомнил и подошел к камину.

— Где ты бродишь? — укоризненно посмотрел отец.

Дато промолчал.

Мать принялась накрывать на стол. Поставила на скатерть лобио, соленья, хлеб, сыр. Отец принес кувшин красного вина. Все четверо расположились вокруг низенького столика. Дато ерзал на стуле и крутил головой.

— Ты чего ищешь? — спросил отец.

— Ничего…

— Кушай. Тебя дожидались, — сказала бабушка.

Отец разлил вино по стаканам.

— Выпей.

Дато через силу опорожнил стакан.

— Ну, рассказывай, — не без намека произнес отец.

— О чем? — Дато отломил кусок хлеба, потянулся за сыром. В нем вдруг проснулся волчий аппетит: с утра он ничего не ел.

— Выпей еще, — предложил отец.

— Не хочу.

Бабушка принесла вареную говядину, посыпанную луком, и поставила дымящуюся миску перед Дато.

— Ешь, ты ведь любишь бугламу. Специально для тебя варила.

Дато молча жевал мясо.

— Повестка тебе пришла, — неожиданно сказал отец.

— Чего?

— В армию тебя забирают.

— Ну и пусть… — сказал Дато и налил себе еще вина.