Современный польский, чешский и словацкий детектив
Шрифт:
— Кому Голиан звонил?
— Никому. Звонили ему.
— Вызывали ваш номер?
— Да.
— Кто? Вы не знаете?
— Как будто междугородная. Но не знаю, откуда.
— Почему вы думаете, что это был разговор с другим городом?
— Сужу по тому, что Дежо просил того, другого, говорить громче и сам говорил громко. Обычно он разговаривал очень тихо.
— О чем был разговор?
— Я не очень-то прислушивалась. Главным образом «да» и «нет», «понимаю» и дальше в этом же роде, беседа, из которой
— Он говорил с мужчиной или с женщиной?
— Мне показалось, что с женщиной. Но я не совсем уверена…
— Как они простились?
— Он сказал «до свидания» и повесил трубку.
— Ему сюда и раньше звонили?
— Да, иногда с завода. Но обычно вечером. Просили приехать — то срочная работа, то совещание. Он всегда извинялся, что дает мой номер.
— Сегодня не извинялся?
— Нет, он уже давно бросил эти церемонии. К тому же нервничал. Уверял меня, что все останется по-прежнему, что жена не приедет, а если даже… Что он разведен и у него есть я…
— Но вы ему уже не верили?…
— Конечно. Мне казалось, что это говорится просто так…
— Почему?
— Он не смотрел мне в глаза. А Дежо всегда смотрел в глаза.
— Этот разговор состоялся до телефонного звонка или после?
— До звонка. После звонка мы тут же расстались. Я дала ему понять, что он должен уйти, не настаивать, что все уже напрасно. Только тогда он меня как будто понял, сказал «пока» и ушел. В дверях поцеловал мне руку — он всегда уходя целовал руку. Я смотрела вслед, он спускался вниз по лестнице медленней, чем обычно. И как-то, я бы сказала, печально. Потом я услышала, как он заводил машину.
Спокойный до этой минуты голос Эдиты Бачовой впервые дрогнул. Она пристально смотрела в глаза Шимчику, но, казалось, не видела его. Потом допила кофе и налила еще. Залпом выпив чашку, отодвинула ее и поднялась.
— Шум отъезжающей машины я услышала уже в ванной, — тихо сказала она. — Я ушла оттуда и стала смотреть в зеркало, мне просто надо было увидеть хоть чье-то лицо. Хотя бы свое. Мне казалось, что поможет. Я старалась убедить себя, что это лицо чужое, что не я так страдаю…
— Пани Бачова, — сказал Лазинский, — успокойтесь, пожалуйста, прошу вас…
Женщина взяла себя в руки. Ее темные глаза походили на ночные облака.
— В котором часу он ушел? — продолжал Лазинский.
Бачова неопределенно пожала плечами.
— Вы еще долго оставались в ванной?
— Довольно долго, — прерывисто вздохнула она. — Около… хотя не знаю, в такие минуты все обманчиво, лжет и время…
— Когда вы ушли и куда?
— На работу, куда же еще? Я ведь выскочила на минутку, он пришел ко мне в амбулаторию, попросил ключ, сказал, что хочет поговорить со мной… Я ключ дала, он меня здесь ждал…
— После работы вы пошли на реку?
— Да.
— А когда вернулись?
— Я не смотрела на часы. —
Шимчик смотрел на пепельницу, полную окурков. Все окурки были одинаковыми — все со следами помады, В комнате сильно накурено. Старый капитан прикрыл глаза.
— Где находится телефон?
— В коридоре. Вы его не заметили?
— Когда Голиан пошел звонить, он закрыл за собой дверь?
— Нет, он ее притворил, но не закрыл. Если б захлопнул, я не слышала бы, о чем он говорит.
— Где находился его портфель?
— Здесь, в комнате. Портфель, больше похожий на папку, то ли голубой, то ли сиреневый. Из пластика.
— Он брал его с собой к телефону?
Взгляд Эдиты Бачовой соскользнул с Шимчика на пол.
Она ответила:
— Точно не помню, но, кажется, не брал.
— Где он лежал, не припомните?
— Портфель Дежо из пластика?
— Да.
Эдита подняла голову, но тут же снова опустила ее.
— Ну, я слушаю, — торопил ее капитан.
— Не знаю. Кажется, на тахте. Да, там, — ответила она тихо.
— Это точно?
Глаза Эдиты Бачовой, казалось, избегают этой тахты, боятся ее.
— Да, товарищ капитан.
— И последний вопрос. — Шимчик встал. — Хорошо ли инженер водил машину?
— Отлично, — ответила она решительно. — Я не один раз ездила с ним.
— Даже когда он был выпивши?
— Да.
— Вы судите об этом как дилетант?
— Не понимаю, что вы имеете в виду, но у меня есть водительские права.
— А вы часто сидели за рулем?
— У мужа был автомобиль, вся его жизнь прошла в машинах. Когда он погиб, я автомобиль продала… не хотела… надо мной висит проклятие: машины отнимают у меня мужчин. Он не мучился? Я говорю о Голиане.
— Слабое это утешение, — капитан взял ее за плечи, — он умер сразу.
Они простились. Эдита проводила их в коридор. Отсюда были видны широко распахнутые двери в ванную. Над ванной на веревке висел купальник. Эдита Бачова остановилась у крутой лестницы, тоненькая, загорелая, с очень темными глазами. Они были уже внизу, а женщина все еще стояла возле лестницы.
Во дворе топтался какой-то разъяренный тип, он курил, набираясь храбрости. Когда они проходили мимо, он решился и закричал:
— Послушайте!
Они остановились.
— Что вы хотите? — поинтересовался Лазинский.
— Да ничего, так просто… Вы из суда? Если из суда, то зачем же с одной Бачовой говорить? Она с Кнапкой родня, поэтому и стоит за него, а Кляч ни в чем не виноват. Он сказал Кнапке все, что думает про его шлендру, а Кнапка ему врезал. Да только Бачовой при этом не было, она явилась, когда женщины стали на помощь звать. Она Кляча увела и позвонила в милицию. А тот типчик из милиции беседовал только с ней, поэтому и записал Кляча.