Современный польский, чешский и словацкий детектив
Шрифт:
— Какой пакет?
— Белый; конверт с каким-то письмом.
— Наш конверт?
Она не поняла вопроса.
— С нашей, чехословацкой, почтовой маркой? — уточнил Шимчик.
— Конечно.
— Вы не помните, от какого числа?
— Не знаю, на квартиру не приходило никаких писем. Наверное, на завод. Я заметила конверт неделю назад. Дежо открыл ящик, когда я вошла…
— Когда он унес это письмо? Случайно, не сегодня?
— Не знаю, я не видела, как Дежо уходил. Я крикнула из кухни, чтоб пораньше вернулся.
— А он? Промолчал?
—
— У него был диплом инженера в рамке. Где он висел?
— Он не висел, а лежал на той полке, — показала сна и вздрогнула: — Во всяком случае, утром он там лежал.
— Вы не заглядывали сюда после его ухода?
— Утром нет, а в полдень… Погодите, сдается мне, что тогда диплома здесь уже не было… Может быть, Дежо за ним вернулся и…
Лазинский согласно кивнул.
— Похоже на то. Или скажите, мог он кого-нибудь послать?
— За дипломом?
— За ним, — подтвердил Лазинский хмуро.
Она все поглядывала на полку. Солнечные лучи падали на письменный стол, полка за ним казалась недоступной и темной.
— Брат никогда никому не давал свой ключ, — ответила женщина.
— Никогда? — настаивал Лазинский, подходя к ней ближе.
Он был невысок ростом, но женщина была ему едва по плечо.
— Нет, — выдавила Анна, и в глазах ее появился страх. — Все его ключи были на одном кольце и всегда были при нем — от дома, от рабочего стола, от машины… Скажите, они пропали?
Вмешался Шимчик:
— Нет, они у меня. Мы нашли всю связку.
Затем в разговор вступил Лазинский:
— Вы сказали «ключ от машины», у него действительно был только один ключ?
— Насколько мне известно — да. — Женщина опустила голову.
— Должен быть еще запасной. Или он в гараже? Где находится гараж?
— У нас нет гаража, не было денег. Машина всегда стояла за домом на узкой улочке, и ночью тоже…
— А зимой? — Голос Лазинского скрипел, как ржавая пила.
— И зимой.
— Ваш брат выигрывал что-нибудь существенное в спортлото?
— Раза два, — ответила она обессиленно, — не то сорок, не то пятьдесят крон один раз, другой — двенадцать тысяч с небольшим, тогда-то он и купил машину. И еще одолжил…
— У кого, не скажете?
Она молчала, потом произнесла едва слышно глухим голосом:
— Не знаю…
Они вышли на улицу. Возле голубой служебной «победы» стоял Сага. Он курил, дожидаясь, когда к нему подойдут.
— Жду вот, хочу… — поспешно начал он, обращаясь к Шимчику, — может зайдем?… — Он взглядом показал на коттедж, в окнах которого, как в зеркалах, блестел свет, ультрамариновый, апельсиново-желтый, зеленый. Шимчик спросил:
— Что-нибудь случилось?
— Нет, собственно… ничего не случилось, но я забыл вам сказать, хотя и здесь могу…
Он словно не мог осмелиться и взглядом просил поддержки. Но капитан явно не собирался приходить ему на помощь.
— Это действительно он или?… — Директор опять заколебался. — Я говорю про формулы… — Вам уже известно, кто их списал? Если это действительно
— Вероятно, он, — ответил спокойно Шимчик. — Ну и?…
— Дело в том, что я был знаком с его женой. — Глаза Саги бегали. — Разумеется, шапочно, это, вероятно, не существенно, но мне пришло в голову… Я тебе тут же позвонил, но тебя не было, и я подумал, что, может быть, ты здесь… Она разыскала меня в прошлом году в Вене, красивая, приятная брюнетка, расспрашивала о муже. Голиан мне как-то говорил, что разошелся с ней, потому что эта женщина осталась за границей. Да, что вам сказать, он делал какие-то туманные намеки, у меня создалось впечатление, что он очень переживает. Короче — она разыскала меня в Вене в отеле, принесла сверток и попросила, чтоб я перевез его через границу и передал — нет, не ему, посылку она посылает его невестке, собственно, и не ей, ее уже нет в живых, а ее дочке, и я… Я долго отказывался, но она раскрыла сверток и показала, что в нем нет ни письма, ни чего-нибудь в этом роде, только свитер и какие-то консервы, шоколад, конфеты… В конце концов я согласился.
— И передал?
— Конечно. — Директор стоял, опустив голову, и смотрел в землю.
— Ему?
— Нет, какой-то женщине, думаю, что дальней родственнице или хорошей знакомой. Просто людям, у которых живет девочка.
— Девочка? — спросил Лазинский. — Сколько девочке лет?
— Одиннадцать, самое большее одиннадцать, Маленькая, хорошенькая.
— Вы ее видели?
— Конечно, — ответил Сага.
— Где?
— В Братиславе, эти люди живут в Авионе, на улице напротив Дома профсоюзов, вы, наверное, знаете, там когда-то была «Deutsche Partei».
— Знаю, знаю, — кивнул Лазинский.
— Как фамилия этих людей?
— Кажется, Доман или что-то похожее. С тех пор прошло два года, я, понятно, никогда больше туда не заходил, но, по-моему, Доман, если не ошибаюсь… Доман или нет, но фамилия определенно начинается на «До».
— Вы уверены?
— Конечно, — подтвердил Сага.
— Итак, Доман или что-то похожее, Но все-таки попытайтесь припомнить, вдруг удастся.
Он долго молчал. Мимо шел мальчишка и насвистывал песенку. Откуда-то доносился женский крик — женщина кого-то звала. Водитель служебной машины разглядывал журнал. На развороте слева — стишки, справа — девица по колени в воде. Обнаженная.
— Ну как, товарищ директор, не осенило?
Сага замотал головой.
— Не помню.
— Значит, это тебя мучило, — медленно произнес Шимчик, — а почему мучило, ты не можешь объяснить?
— Могу. — Директор докурил и затоптал окурок. — Днем ты спросил меня, не собирался ли Голиан в командировку. Я ответил, что нет, и для верности позвонил к Голиану в отдел — нет, не собирался. И вдруг мне пришло в голову — в связи с этой историей с Бауманном: если формулы действительно списал Голиан, не хотел ли он снова сбежать? Может быть, боялся, что старик уже все знает, весьма возможно, что Бауманн сам ему об этом сказал, специально, чтоб напугать.