Современный польский, чешский и словацкий детектив
Шрифт:
— Спасибо, — ответил Бауманн и отхлебнул из рюмки. — Я хотел Голиану утром все объяснить, просил у него прощения за то, что ходил к Саге, а Сага наверняка… Ведь в его положении, с его прошлым и всем… Он ответил, что поздно. Я никогда не забуду, как он на меня посмотрел…
Бауманн выпрямился и повернулся к Лазинскому.
— У меня не было сил пойти обратно на работу, — прошептал он, — не хватило сил, я бродил по городу, а потом очутился здесь. У меня было плохое предчувствие, Дежо Голиан — истерик… И вот — катастрофа… Вы хотите меня арестовать?
— Ну что вы, — сказал Шимчик. — В котором часу вы расстались?
— Не имею представления, но, кажется, не поздно.
— Не поздно? Как вас понимать?
— Да так. Я не смотрел на
— Где вы расстались?
— Голиан живет в зеленом районе, кажется, где-то там.
— Недалеко от дома директора?
— Пожалуй, да. Кажется… Ага, припоминаю: он высадил меня на улице Красной Армии, недалеко от закусочной. Да, перед закусочной, а потом медленно поехал дальше.
— Медленно?
— Очень медленно.
— Куда?
— Не могу вам сказать, потому что он снова остановился возле бензоколонки и стал заправляться.
— Сколько он набрал бензина? Вы не знаете?
— Я был довольно далеко от колонки, — ответил инженер Бауманн.
Шимчик кивнул. Он был явно доволен.
— Спасибо, — сказал он. — Но вам лучше больше не пить. Вам следовало бы прилечь.
Старый инженер кивнул в знак согласия. Когда за Шимчиком закрывались стеклянные двери, он уже доставал деньги. Подносик с недопитым ромом стоял на противоположном конце длинного пустого стола, накрытого несвежей белой скатертью.
— Может быть, вы напрасно вспугнули его, — заметил Лазинский, — вдруг он замешан в этой катастрофе.
Шимчик молча посмотрел на него. Цирковой тигр прыгал сквозь огненное кольцо. Где-то гудел паровоз. Неподалеку стояли двое, они смеялись; Шимчик услышал обрывок анекдота.
Когда они вернулись, на столе у Шимчика лежало медицинское заключение о результатах вскрытия. Шимчик прочел его вслух и тут же отложил — несколько коротких профессиональных фраз ему ничего не говорили. Он попросил коллегу поторопить криминалистов. Лазинский набирал номер, а капитан разглядывал его небольшие розовые руки с коротко остриженными, ухоженными ногтями. В голосе Лазинского была заинтересованность человека, по уши ушедшего в работу. Шимчик подумал: действительно ли он настолько поглощен делом? Действительно ли он верит, что Шнирке сейчас в Чехословакии? Может быть, это я ошибаюсь, предполагая, что тревога ложная? Смерть Голиана и все, что ей предшествовало… что мне, собственно, об этом известно? Чему приписать безразличие инженера к открытке от бывшей жены? Только лишь исчезновению формулы и ссоре с Бауманном? Не скрывается ли за его поведением что-то совсем иное? Не спугнул ли его вчера Лазинский, договорившись о встрече? А может быть, прав Сага, полагая, что старик Бауманн интриговал против Голиана? Если это так и Голиан поэтому вернул ключ — что значат бумаги в его портфеле, институтский диплом и неотправленные три тысячи сестре? Неотправленные! Почему он собирался отправлять их почтой, ведь проще лично… Может быть, сегодняшний разговор с Бауманном в машине? Незадолго до этого Голиан разговаривал с Лазинским, вертел в руках коробочку, в которой после его смерти была обнаружена земля — он наверняка положил ее туда сам, после того, как ушел с завода, но почему он захватил эту коробочку с собой? Его нервозность, когда он незадолго перед смертью просил Бачову встретиться с ним? Что он хотел сказать ей, почему не сказал накануне вечером? Может быть, просто забыл, а если нет, то зачем к ней вернулся? Сплошные вопросы: все возможные ответы расплывчаты, лишены логики; он — капитан взглянул на Лазинского, — наверное, уже нашел какую-то взаимосвязь, хотя считает, что за всем этим стоит Шнирке. Или я ошибаюсь?
Лазинский повесил трубку и сказал:
— Сейчас приедет Гаверла из криминального и привезет врача. Он там уже давно сидит, считает, что это убийство.
Лысеющая голова капитана медленно повернулась к говорящему:
— Кто это утверждает? Гаверла или врач?
— Лейтенант Гаверла, товарищ капитан.
— Отравление содержимым ампулы?
— Не могу
— Бренч? — обрадовался Шимчик. — Отлично, вероятно, все-таки речь идет о других отпечатках пальцев.
Капитан сидел, как школьник, руки на столе, перед ним — предметы из портфеля погибшего и чашка от кофе, который он выпил по приезде из Михалян. На дне чашки осталась гуща. «На кофейной гуще гадают, — пришла ему в голову мысль, — фантазируют, отыскивают желаемое, принимая его за действительное. Игра… не гадаем ли и мы, смешивая воедино факты, рассуждения и догадки? Но если это убийство, идет ва-банк тот, кто сегодня убил».
Лейтенант Гаверла был долговяз и хил, врач — плечист.
— Разрешите сначала мне, — попросил врач. — У меня еще два вскрытия, а главврач в Болгарии, я в больнице на все летальные случаи один. Вот товарищ лейтенант мне все толкует о какой-то ампуле. Покойный действительно надышался хлора, это вызвало угнетение нервной системы, и он врезался в дерево. Теория неплохая. Я хлор обнаружил, но тут есть и еще кое-что — алкоголь. Ваш Голиан был нетрезв. Он выпил пива и минимум двести граммов крепкого, в такую жару, как сегодня, этого более чем достаточно. Ему не нужно было отравления газом, чтобы задремать за рулем. Он потерял управление, удар — и конец! — Доктор раскинул руки и улыбнулся — его зубы могли бы служить хорошей рекламой зубной пасты.
— Значит, никакого убийства?
— Конечно. Кроме алкоголя, в желудке обнаружены остатки ночного кутежа, остатки скромного завтрака, после попойки едят обычно без аппетита: булка, немного ветчины.
— А молоко?
— Молоко и никотин я в счет не беру. Товарищ капитан, этот парень был заядлым курильщиком. Сердце и легкие — никуда. Кандидат на инфаркт. Протянул бы полгода, год — не больше.
— Что вы имеете в виду? — Шимчик отодвинул чашку.
— Я сказал, — доктор снова сверкнул улыбкой, — возможно, он прожил бы всего несколько месяцев. Даже если б его не свалил инфаркт, его ждала инвалидность; человек стал бы калекой. Разве это жизнь?
— Он мог предполагать, что его ожидает?
— Где он жил?
— На Боттовой.
— Боттова у доктора Фекете. Узнайте у него или у заводского врача, была ли сделана электрокардиограмма. Если его хорошо обследовали, то, безусловно, предупреждали.
Он выжидающе умолк, но вопросов не последовало, и доктор встал.
— Не ломайте себе голову, — сказал он, — зимой — дело другое, зимой в автомобиле работает отопление, окна закрыты, и тогда даже небольшое количество хлора может оказать действие. Летом всему виной алкоголь, злодейка с наклейкой. До свидания, товарищи, у меня еще дел по горло.
Он, улыбаясь, удалился. Самоуверенный, довольный своим остроумием.
Шимчик и Лазинский были с ним знакомы шапочно, Гаверла знал хорошо. Он улыбнулся и сказал:
— Ишь, умник!
— Возможно, он прав, — пробормотал Шимчик, перехватив скептический взгляд Лазинского. — Доктор сказал «хлор». Что это такое?
— Этилхлорид, — пояснил лейтенант, — летучая жидкость, действует усыпляюще. Иногда достаточно сто-двести кубиков. Ампула, найденная в портфеле, была на сто кубиков. Ее можно сунуть куда угодно. Когда хотят ее использовать, нажимают кнопочку — и все, если прорезь у кнопки направлена вниз — потечет жидкость, если вверх — газ. В данном случае речь идет о газе, если, конечно… — Он заколебался. — Портфель был внутри сухим?
— Сухим, — подтвердил Лазинский. — Можете посмотреть, — показал он на стол, и Гаверла кивнул.
— Эти бумаги были в портфеле?
— Все было в портфеле, кроме коробочки. Она находилась в кармане пиджака погибшего.
— Для чего применяют этилхлорид? — поинтересовался Шимчик.
— Этот газ используют в больницах. Нечто подобное, но в жидком виде — трихлорэтил, например-выводит жирные пятна. Между прочим, в автомобиле их было полно. Особенно на полу под правым сиденьем спереди. Я обнаружил это во время осмотра.