Современный польский, чешский и словацкий детектив
Шрифт:
— И таким образом принудить удрать за границу!…
— От Бауманна всего можно ожидать.
— Вернуться к жене?
— Повторяю: у меня создалось впечатление, что он все еще любит ее.
— Несмотря на развод?
— Несмотря на это, — настаивал Сага.
— Ты ему когда-нибудь говорил, что встречался с ней в Вене?
— Нет, никогда. Она просила, чтобы я… Чтобы я ничего не говорил ему о нашей встрече, о том, что она приходила ко мне, спрашивала о нем.
— Понятно, —
Он спросил:
— Вы у себя на заводе применяете хлорэтан?
— Насколько мне известно, нет.
— А на складе он имеется?
— Надо узнать.
— Утром позвони мне. Если узнаешь сегодня, звони сразу же.
— Ты будешь на работе?
— После семи — непременно. До самой ночи. А может, и до утра. Не знаю.
Они пожали друг другу руки. У Саги ладонь была потная. В тугих переплетениях дикого винограда галдели воробьи, из трубы вился негустой, спокойный дымок. Шимчик подумал: скоро будет ужин, семейство Саги усядется за стол, четыре болтливые некрасивые дочки пристанут к отцу, с кем это он стоял перед домом; меня никто ни о чем не спросит, у нас дома говорят о погоде, о кинофильмах… когда я возвращаюсь. А если меня нет… О чем они говорят, когда меня нет?
— Позвоню, — тихо сказал директор.
8
Они поднялись в мансарду по крутой деревянной лестнице без перил. У Бачовой — загорелое лицо, темные глаза и невыразительный голос.
— Садитесь. Что вы хотите от меня узнать? — сказала она.
— Утром к вам заезжал инженер Голиан, — начал Шимчик, усаживаясь, — не так ли?
— Так, — ответила она безучастно. — Забегал на минутку.
— Выпили?
Она отрицательно качнула головой.
— И Голиан ничего не пил? Я имею в виду — один, пани Бачова, без вас.
— Сегодня нет, по крайней мере у меня.
— А вообще он выпивал?
— Иногда бывало. — Она задумалась. — Последний раз… вчера вечером.
— Что вы пили?
— Ронду и бикавер.
— Много?
— Нет, не было настроения. Ронды осталось полбутылки. А почему вы спрашиваете?
Ответил Лазинский:
— Инженер Голиан сегодня днем погиб.
Бачова, казалось, не понимала — это длилось мгновение. Потом вздохнула и сжала руки.
— Авария, — добавил Шимчик, — на пустяковом повороте. Практически на прямой дороге.
Она опять вздохнула.
— Поэтому вы пришли?
Шимчик кивнул, Лазинский тоже.
Бачова сидела
— Что вы хотите знать? — спросила Бачова.
Шимчик взглянул на нее. Его несколько удивил бесстрастный тон. «Она еще не чувствует боли, — подумал он, — боль где-то очень глубоко, она еще не в силах выплеснуться. Должно пройти время. Скорей всего, когда останется одна. А может быть, и нет. Ее первый муж погиб в авиакатастрофе, сама она медик, изо дня в день сталкивается с болью и страданиями, привыкла к ним; и к одиночеству привыкла…
У Шимчика перехватило горло, он с трудом спросил:
— Извините, Голиан любил вас?
Она едва заметно качнула опущенной головой.
— Сегодня ночью я убедилась, что нет. Мы встречались два года. Он был разведен, но вчера сказал мне, что его жена вернется. Мы немного поговорили о нем, о ней, и тогда я поняла, что его тянет к той женщине. Это было своеобразное прощание. Скорее всего.
Рядом с пепельницей лежали металлические щипцы для орехов. Шимчик уставился на них.
— Грустное прощание, правда?
— Безусловно, — Эдита Бачова подняла руку и провела по лицу. — Прощание с иллюзиями бывает всегда грустным.
— С иллюзиями? Ведь вы прощались с человеком…
— Нет, со своими иллюзиями о том, что мы поженимся и начнем новую жизнь… Он мне ничего не обещал, ни разу об этом не заговорил… Это были иллюзии! Однако вы пришли не для того, чтоб выслушать вещи столь банальные?
— Зачем он приезжал к вам днем?
— Какой-то телефонный разговор… И попросить у меня прощенья — говорил, чтоб я забыла вчерашний вечер, что сообщение о жене его сильно взволновало, но утром, на свежую голову, он понял, что любит меня… Не хотите ли кофе? Я приготовила его еще утром, думала, выпью, но оставила. А теперь захотелось.
— Спасибо, — отказался Лазинский. — А вы пейте. Плохо спали, не выспались?
Она словно не слышала вопроса; поднялась и достала из шкафа термос. Потом спросила Шимчика:
— А вы? Хотите?
— Нет, не буду, — Шимчик смотрел на ее ноги.
Эдита Бачова закрыла шкаф, налила себе в зеленую чашку еще горячего, крепкого, душистого кофе. Аромат растекся по комнате.
— Знаете, — сказала она, — он хотел, чтоб я забыла вчерашнее. Я ответила, что забыла. Тогда он встал и ушел.