Современный польский, чешский и словацкий детектив

Фикер Эдуард

— На месте аварии?

— Сначала там, а потом здесь, товарищ капитан. Ребята уже привезли «трабант» во двор. Мы его осмотрели, прямо-таки наизнанку вывернули — все свидетельствует об убийстве.

— Это ваше мнение?

— Мнение всех, кто осматривал машину.

Лейтенант выдержал испытующий взгляд капитана Шимчика.

— Вы упомянули отпечатки, — вмешался Лазинский.

— Я из этого исхожу, — спокойно ответил Гаверла, — хотя знаю, что сами по себе они еще ни о чем не говорят. Но мы имеем такой факт: на ампуле никаких следов не обнаружено, а в машине не найдено перчаток. Кроме того, в лаборатории утверждают, что

газ из ампулы начал утекать недавно, вероятно около одиннадцати, то есть перед самой аварией. Во время аварии утечка прекратилась, что доказывает деформированная поверхность ампулы. Но вернемся к отпечаткам пальцев: мы нашли свежие следы возле правого переднего сиденья. На дверях. Проверили — они не принадлежат погибшему и никому из наших сотрудников. Следовательно, их оставил кто-то, кто сидел в машине, более того — тот, кто закрывал окно. Все окна в «трабанте» были закрыты довольно тщательно, мы судим по осколкам.

— Это точно? — нагнулся к нему Шимчик.

Лейтенант не отвел глаз от его колючего взгляда.

— Точно, товарищ капитан. Хотя все окна разбиты вдребезги, но из рамок повсюду торчат куски стекла, по всему квадрату рамки. Если принять во внимание, что водитель был выпивши и ему было жарко, но, несмотря на это, он окон не открывал, то следует предположить, что он этого сделать не захотел либо не смог. И не из-за хлора или алкоголя. Если хотите, могу высказаться точнее: по крайней мере сначала не из-за них, пока находился в полном сознании, пока еще твердо держал в руках руль.

— Это надо доказать, — сказал Лазинский. — «Не захотел либо не смог, по крайней мере сначала…» А почему? — Долговязый лейтенант Гаверла не успел ответить; Лазинский продолжал: — А позже, в полубессознательном состоянии, позже-то хотел? Вы так считаете?

— Считаю. Я имею в виду окно влево от руля. На ручке, которой оно открывается, очень явственные отпечатки пальцев. Они принадлежат погибшему. Убежден, что Голиан перед самой смертью хотел открыть окно, но было поздно. Он или был уже не в силах сделать это, или не понимал, что делает. Скорее всего, последнее. Мы обнаружили, что левый ветровик открывается легче остальных. На его ручке тоже видны отпечатки пальцев. Их наличие можно объяснить скорее всего тем, что погибший уже в полубессознательном состоянии пытался открыть и его, но открывал неправильно.

— Как это неправильно?

— Вертел ручку в обратном направлении. Вместо того чтобы открывать, он закрывал и без того плотно затворенное окно.

— Под влиянием хлора?

— Сто-двести граммов не могут свалить такого здорового парня.

— Но вы слышали, что сказал врач, — настаивал Лазинский. — Он утверждал обратное.

— Да, но он говорил также, что Голиан накануне основательно выпил, — вероятно, выпивал он частенько, — и эти сегодняшние двести граммов были на опохмелку.

— Как же, по-вашему, совершено преступление?

— Очень просто: Голиан кого-то вез. Тот сказал, что не выносит сквозняков. Закрыл окошко возле себя. Голиан же закрыл свое окно. Так они некоторое время и ехали. У убийцы была уже приготовлена ампула, он незаметно сунул ее в портфель, так, чтоб она лежала кнопкой вверх. Затем под каким-то предлогом вылез из автомобиля. Его жертва — Голиан — продолжал свой путь; пиво и водка притупили рефлексы. Находясь в таком состоянии, он не смог сразу осознать, что в машине духота и чем-то пахнет. А когда осознал, было уже поздно. Сначала,

вместо того чтоб открыть, он закрывает окно, потом, вероятно, хочет притормозить, но вместо этого прибавляет газ. Это случилось перед самым поворотом. Вы его, этот поворот, знаете — вполне невинный, преодолеть его — пустяк, и рюмка-другая роли здесь не играет, даже для человека физически более слабого это не проблема, а погибший был здоровым мужиком. По крайней мере внешне, хотя я верю врачу насчет инфаркта. Но он-то чувствовал себя здоровым.

Лейтенант говорил флегматично, лениво моргая глазами. Голос у него был глуховатый, руки длинные, на горле явственно выпирал кадык. Лейтенант смотрел на Шимчика.

Капитан молча встал и закурил, он стоял, опустив голову.

— Предположим, — рассуждал он, — что вы правы, но в вашей версии имеются пробелы. Например, ампула. Голиан сам химик, он знает, зачем применяют этилхлорид. Он и сам мог достать этот химикалий.

— Где? — спросил Лазинский.

— Затем отпечатки, — продолжал Шимчик, словно не слыша, — на ампуле их нет, допустим — и это логично, — преступник действовал осторожно, он держал ее в носовом платке. Но почему в таком случае он не был осторожен все время? Почему оставил отпечатки на дверцах и на ручке под правым окном?

— Перчатки летом? Слишком нелепо, — спокойно ответил долговязый лейтенант. — Возможно, он не хотел рисковать, кто его знает, побоялся спугнуть Голиана; увидев перчатки, тот насторожился бы и не посадил его в свою машину.

— Как вы считаете, где Голиан взял пассажира? Здесь, в городе?

Гаверла пожал плечами.

— Скорей всего, в Михалянах, — сказал Лазинский.

— После того, как уехал от Бачовой?

— Возможно, все было иначе, версия о пассажире может оказаться несостоятельной.

— Он вез Бауманна, — напомнил Шимчик.

— Но только Бауманн вылез из машины еще на улице Красной Армии.

— Это он так говорит, — пробормотал капитан. — И это надо установить. Если он не лжет и Голиан действительно заправлялся бензином…

— Он действительно заправлялся, — сказал лейтенант. — Бак был полон.

— Для меня Бауманн вне подозрений. Убийцей он не выглядит, — воскликнул Лазинский.

— Не спорю. Уже судя по тому, как он реагировал на сообщение о гибели Голиана. Но это не исключает, что в убийстве он мог принимать участие. Косвенное. Ведь смерть Голиана может быть ему на руку.

Капитан взял телефонную книгу и нашел номер бензоколонки на улице Красной Армии, набрал и услышал низкий, хриплый голос: да, пан инженер — он его знает — заправлялся утром, да, полный бак и канистра. Обычно столько не берет, литров пятнадцать, не больше, раза два в неделю. Почти всегда один, но иногда и с дамочкой, брюнетка с большими глазами. Нет, извините, не знаю, но только не жена…

— Сегодня утром он был один?

— Да, утром он всегда приезжает один.

— Какое у него было настроение?

Низкий хриплый голос этого не знал.

— В котором часу приезжал?

— После десяти, четверть одиннадцатого или около этого.

Шимчик положил трубку и заметил:

— Бауманн говорил правду, я имею в виду пока только бензоколонку. — Потом, обращаясь к Гаверле, поинтересовался:

— Вы сравнивали отпечатки пальцев?

— Пока обнаружены отпечатки только Голиана, — ответил лейтенант неохотно, как бы отмахиваясь от ненужного вопроса, и капитан понял его.