Современный югославский детектив
Шрифт:
Пожилая женщина вздохнула, вытирая навернувшиеся на глаза слезы, появление Штрекара вновь напомнило ей о случившемся.
— Мы зашли узнать, — сказал Штрекар, — не удалось ли вам обнаружить в ее вещах что–либо, что позволило бы… Вы понимаете меня — какие–нибудь бумажки, письма, например расписку, что–нибудь в этом роде?
— Ничего, — ответила девушка. — Я все просмотрела. Только открытки — с моря, из стройотряда, от друзей, а вообще–то… Она и с Валентом почти не переписывалась. Даже странно, но и от него только открытки.
— Это на него похоже, — сказал Звонко, — уж такой он человек.
Пожилая
— Могу я на них взглянуть? — попросил Штрекар.
Девушка выдвинула один из ящиков буфета и достала оттуда плоскую коробку — возможно, из–под мужской сорочки или чего–то подобного. Там лежали открытки, квитанции, фотографии, сделанные во время летних поездок. Пока инспектор изучал содержимое коробки, все молчали. К рюмкам с ракией, которые подала девушка, никто не прикоснулся. Избегая встретиться взглядом с женщиной, которая при виде этих мелочей снова разволновалась, Гашпарац обратил внимание на фотографию светловолосой девушки на стене, рядом с портретом немолодого мужчины, вероятно умершего отца. Глаза ее были светлыми, из чего он мог заключить, что цвет волос естественный. Девушка была красива, хотя и довольно неумело подкрашена. Карточку, по–видимому, делал неопытный фотограф, злоупотреблявший ретушью. Теперь Гашпарац был уверен, что никогда прежде видеть покойную Ружицу Трешчец ему не доводилось.
— Филипп, что если бы вам со Звонко… Мне тут нужно кое–что… — вдруг попросил Штрекар.
Гашпарац вместе с молодым человеком вышли во двор. В дверях он обернулся на фотографию девушки. Звонко поймал его взгляд.
— Она была красивая, — сказал он, когда они закурили. Ее все звали Белая Роза. Из–за волос. Ружицей Трешчец никто не называл. Только по документам.
Филипп глядел на берег ручья, откуда с криком, поддерживая друг друга, съезжали на велосипеде мальчишки.
— А почему не заходит Валент? — спросил Гашпарац.
— Он вообще странный, — уклоняясь от прямого ответа, проговорил Звонко. — Видите, даже писем не писал…
— Он и сегодня пьет? — Гашпарац смотрел в сторону, чтобы не смущать юношу.
— Да, — кивнул тот. — Может, ему неприятно…
— Как он это воспринял?
— Он виду не покажет. Знаете, Валент вырос без родителей… Водился со всякими, привык скрывать свои чувства… Это его манера… Он думает, унизит себя, если покажет.
Замолчали. Звонко в смущении тоже смотрел в сторону ручья. Гашпарац решил попытаться разговорить его.
— И в этом все дело? — спросил. — Я уверен, тут есть еще что–то.
По взгляду, который бросил на него Звонко, адвокат понял — юноша предполагает, что им известно значительно больше и его просто испытывают.
— Да, — совсем тихо проговорил молодой человек, побледнев. — Два дня назад они поссорились. И расстались, окончательно.
IV
Корчма была маленькой, полутемной и, несмотря на настежь открытые окна и двери, пропитана запахом ракии; сивушный дух, казалось, источали даже стены. И правда, над входом сквозь облупившуюся известку можно было различить довоенную вывеску: «Корчма Хорвати, собств. вдовы Банек». Красные и синие
— Мне бы не хотелось сюда входить, — сказал Звонко уже у двери. — Но он — здесь.
— Воля твоя, — пробормотал Штрекар.
Гашпарац дружески протянул пареньку руку, его примеру последовал и Штрекар, хотя сделал он это небрежно и явно нехотя. На пороге они остановились и оглянулись: Звонко уходил. Гашпарац знал, что юноша вернется в тот дворик, пройдет на кухню, к женщинам, сядет за стол перед рюмкой, из которой даже не пригубил. Он представлял себе, как они втроем молчат в надвигающихся сумерках.
Во дворе корчмы несколько человек, переговариваясь, играли в карты, но игра шла вяло. Очевидно, настроение им портило присутствие Валента Гржанича, сидевшего за отдельным столиком.
— А, это вы, — сказал он, увидев подошедших к нему Штрекара и Гашпараца. — Надумали меня забрать?
Головы приподнялись, некоторые сделали вид, что ничего не замечают, хотя все обратились в слух: замер шелест карт, швыряемых на пластиковые столы.
— Если хочешь — можем, — отрезал Штрекар. — Перестань валять дурака.
Гржанич пожал плечами, и они подсели к нему. На столе стояли пустые пивные бутылки. Видимо, пил он только пиво, и все–таки движения были медлительными, глаза налились кровью, он сидел развалившись.
— Ну, что нового? — спросил Валент более дружелюбно, хотя в голосе слышался вызов, словно он хотел им показать, что и не думает сдаваться.
Поскольку Валент не сводил глаз со Штрекара, Гашпарац мог разглядеть его получше. Трудно было точно определить его рост, но он явно был выше среднего. На парне была кожаная куртка и джинсы, пестрая рубаха на груди расстегнута. Кудрявый, широкоплечий шатен, такие нравятся девушкам. За вызывающей манерой поведения скрывалась неуверенность, которая вынуждала его постоянно нападать. Гашпарац подумал, что такой может запросто убить всякого, кто его оскорбит.
— Нового ничего нет, ничего, — сказал Штрекар. — А как у тебя?
Гашпараца удивлял высокомерный тон, которым Штрекар разговаривал с незнакомыми людьми. Валент лишь указал глазами на стол, заставленный бутылками.
— Со вчерашнего дня, после нашей встречи, только это, — сказал снова не без вызова.
— Это уж чистый идиотизм, — ответил Штрекар с каким–то безразличием в голосе. — К чему столько пить?
— А вам к чему столько курить?
— Почему ты пил в тот вечер?
Гржанич махнул рукой, пожал плечами и вздохнул. Этим он давал понять, что отвечать по существу не хочет, хотя должен что–то сказать из уважения к милиции.
— Компания, друзья, затянуло…
— Почему не был с ней?
— А зачем встречаться каждый вечер?
— А она часто по вечерам бывала одна?
— Откуда я знаю?
Гашпарац бросил взгляд на Штрекара, ожидая, что тот вспылит. Но на лице инспектора не было и следа возмущения. Он сказал: